очень нудно 
40 
Расстроился Михаил Владимирович от этой телеграммы.
Но тут пришли и с хорошим сообщением: что Совет рабочих депутатов снял свои возражения против поездки. Только с условием, чтобы ехал Чхеидзе.
Э-э-это всё портило: ну куда годится Чхеидзе? ну зачем Чхеидзе?
Однако: можно ехать! Так для равновесия взять с собой ещё Шидловского.
От Государя с пути тоже пришло согласие на встречу.
Прекрасно! Можно ехать!
Теперь – ещё одну телеграмму, пусть пошлют по Виндавской линии:
Его Императорскому Величеству. Сейчас экстренным поездом выезжаю на станцию Дно для доклада вам, Государь, о положении дел и необходимых мерах для спасения России. Убедительно прошу дождаться моего приезда, ибо дорога каждая минута. Родзянко.
Дорога каждая минута, и больше никаких выступлений перед делегациями. Никаких больше телеграмм, бумаг, вопросов – Михаил Владимирович уезжает! Ото всей России, ото всего народа он должен привезти заметавшемуся императору простое ясное решение: ответственное министерство. И во главе его – Родзянко. Ну, и какие-то поправки к конституции.
Хотя… Хотя размах событий таков, что стали тут тихо поговаривать уже и о передаче престола Алексею.
А что ж? Может быть, может быть уже и неизбежно.
Хотя пришёл Чхеидзе и сказал, что не допустит никакой передачи Алексею – только отречение.
Ну вот, связались. То есть покинуть престол на произвол судьбы? Такого я не допущу!
Здесь, в немногих оставшихся комнатах думского крыла свои же члены Комитета явно избегали глаз Председателя и шушукались. Шушукаться они могли только против него – чтобы сделать премьером Георгия Львова. Ну так и Председатель, не будет возиться с этими интриганами, и даже совещаться с ними. А, в своём духе, сделает широкий шаг: вот, съездит на свидание с Государем и получит бесповоротное утверждение премьер-министром.
Отданы последние распоряжения, ключ от стола секретарю, – но тут-то и набрались: Милюков, Некрасов, Коновалов, Владимир Львов, – как будто Председатель созвал их на совещание.
– Позвольте, Михаил Владимирович! – говорит Милюков, натопорщив усы и напрягши безжалостные глаза. – Мы вот, члены Комитета, посоветовавшись, находим, что ваша поездка сейчас несвоевременна и двусмысленна.
И упёрся загораживающим, замораживающим взглядом.
И Некрасов выставился в свою алчную волковатость, не притворяясь, как всегда, добродушным.
Львов сморщился у переносицы, как изрытый. Грозные чёрные брови и усы такие же.
Пухлоносый толстогубый Коновалов в золотом пенсне как всегда мало что выражал, но место занимал по обхвату.
Как будто ты разбежался – и кинули тебе палку в ноги.
Как? Почему? Кто находите? – несвязно спрашивал Родзянко.
– Вот мы, – отпечатал Некрасов.
(Мальчишка! Допустили его в 35 лет товарищем Председателя Думы!)
– А… что – находите?
– Мы находим, Михаил Владимирыч, – продиктовал Милюков, – что ваша поездка идейно не подготовлена. Не только не обсуждена цель, задача и пределы ваших полномочий, но сомнительна сама необходимость такой поездки.
Свои-и?? Не пускают??
259
Так что ж, на том и скончалась наша слобода? Вот оно и всё? Винтовку в пирамиду поставь, и не тронь, и опять у офицерей в полной зависни? Третьего дня и вчера их как ветром выдуло, из казарм и с улиц, нигде не стало. А вот уже и ворочаются. Придут оглядчиво – а уже и тон берут на нашего брата? И – что теперь будет? Споткнулся ногою – платить головою. Одно – что слободу отведали, отдавать не хотится, а другое – что расплата? Не, мы не согласные! Надо нам, братцы, плечом к плечу устоять! Вот, бают, приказ какого-то-сь Родзянки, главного генерала: оружие у солдат дочиста отнять, и чтоб офицерам подчинялись. Не-е, братцы, надо заступу искать. А где нам заступа? А есть такая заступа, кто уже побывал, сам видал: Совет! Там тоже-ть не наш брат, то-же-ть господа, но – другого сорту, которые всему супротив. Мы в бунте по колено завязли, а они – по пояс. Так что ежели кто совет нам и даст – так они. Вали к им, ребята!
И – валили иные с разных казарм, не зная ни прозванья того дворца, ни той комнаты, – а по памяти улиц да по наслыху – находили и пёрли.
Просто – пёрли, а что там и назначено в 12 часов дня в 12-й комнате собрание Совета рабочих депутатов – об этом мало кто знал. При дверях загораживали, спрашивали ман-да-ты – да сам ты такой! отодвинься, не дёржь! А кто из солдат: я – от такой-то, мол, роты, меня выбрали!
40 
