очень нудно 
167 
Не дышит зал. Суд переполошен, и не надо бы дальше спрашивать, но кто-то всё же спрашивает:
— И что же?
Да этот вопрос у всех в зале на губах: "И что же?"
Смирнов не рыдает, не стонет над гибелью идеала (вот этого не хватает московским процессам!). Он отвечает звучно, спокойно.
— Ничего. Ответа не было.
В его усталом голосе: тбк я, собственно, и ожидал.
Ответа не было! От Отца и Учителя ответа не было! Открытый процесс уже достиг своей вершины! уже он показал массе чёрное нутро Людоеда! Уже суд мог бы и закрыться! Но нет, на это не хватает им такта и ума, и они ещё три дня будут толочься на подмоченном месте.
Прокурор разоряется: двурушничество! Вот, значит, вы как! — одной рукой вредили, а другой смели писать товарищу Сталину! И ещё ждали от него ответа?? Пусть ответит подсудимый Власов — как он додумался до такого кошмарного вредительства — прекратить продажу муки? прекратить выпечку ржаного хлеба в районном центре?
Петушка Власова и поднимать не надо, он сам торопится вскочить и пронзительно кричит на весь зал:
— Я согласен полностью ответить за это перед судом, если вы покинете трибуну обвинителя, прокурор Карасик, и сядете рядом со мной!
Ничего не понятно. Шум, крики. Призовите к порядку, что такое?…
Получив слово таким захватом, Власов теперь охотно разъясняет:
— На запрет продажи муки, на запрет выпечки хлеба пришли постановления президиума Облисполкома. Постоянным членом президиума является областной прокурор Карасик. Если это вредительство — почему же вы не наложили прокурорского запрета? Значит, вы — вредитель раньше меня?…
Прокурор задохнулся, удар верный и быстрый. Не находится и суд. Мямлит:
— Если надо будет (?) — будем судить и прокурора. А сегодня судим вас.
(Две правды — зависит от ранга!)
— Так я требую, чтоб его увели с прокурорской кафедры! — клюёт неугомонный Власов.
Перерыв…
Ну, какое воспитательное значение для массы имеет подобный процесс?
А они тянут своё. После допроса обвиняемых начинаются допросы свидетелей. Бухгалтер Н.
— Что вам известно о вредительской деятельности Власова?
— Ничего.
— Как это может быть?
— Я был в свидетельской комнате, я не слышал, что говорилось.
— Не надо слышать! Через ваши руки проходило много документов, вы не могли не знать.
— Документы все были в порядке.
— Но вот — пачка районных газет, даже тут сказано о вредительской деятельности Власова. А вы ничего не знаете?
— Так и допрашивайте тех, кто писал эти статьи!
Заведующая хлебным магазином.
— Скажите, много ли у советской власти хлеба?
(А ну-ка! Что ответить?… Кто решится сказать: я не считал?).
— Много…
— А почему ж у вас очереди?
— Не знаю…
— От кого это зависит?
— Не знаю…
— Ну, как не знаете? У вас кто был руководитель?
— Василий Григорьевич.
— Какой к чертям Василий Григорьевич! Подсудимый Власов! Значит от него и зависело.
Свидетельница молчит.
Председатель диктует секретарю: "Ответ. Вследствие вредительской деятельности Власова создавались хлебные очереди, несмотря на огромные запасы хлеба у советской власти."
Подавляя собственные опасения, прокурор произнёс гневную длинную речь. Защитник в основном защищал себя, подчёркивая, что интересы родины ему так же дороги, как и любому честному гражданину.
В последнем слове Смирнов ни о чём не просил и ни в чём не раскаивался. Сколько можно восстановить теперь, это был человек твёрдый и слишком прямодушный, чтобы пронести голову целой через 37-й год.
Когда Сабуров попросил сохранить ему жизнь — "не для меня, но для моих маленьких детей", Власов с досадой одёрнул его за пиджак: "Дурак ты!"
Сам Власов не упустил последнего случая высказать дерзость:
— Я не считаю вас за суд, а за артистов, играющих водевиль суда по написанным ролям. Вы — исполнители гнусной провокации НКВД. Всё равно вы приговорите меня к расстрелу, чту б я вам ни сказал. Я только верю: наступит время — и вы станете на наше место!..[134]
С семи часов вечера и до часу ночи суд сочинял приговор, а в зале клуба горели керосиновые лампы, сидели под саблями подсудимые, и гудел народ, не расходясь.
Как долго писали приговор, так долго и читали его с нагромождением всех фантастических вредительских действий, связей и замыслов. Смирнова, Универа, Сабурова и Власова приговорили к расстрелу, двух к 10 годам, одного — к восьми. Кроме того выводы суда вели к разоблачению в Кадые ещё и комсомольской вредительской организации (её и не замедлили посадить; товароведа молодого помните?), а в Иванове — центра подпольных организаций, в свою очередь, конечно, подчинённого Москве (под Бухарина пошёл подкоп).
167 
