27 
Подкрадывается Дэр к бригадиру. Где и спесь его вся.
– Что ж я прорабу скажу, Тюрин?
Бригадир кладет, головы не поворачивая:
– А скажете – было так. Пришли – так было.
Постоял еще Дэр. Видит, убивать его сейчас не будут. Прошелся тихонько, руки в карманы заложил.
– Э, Ща – восемьсот пятьдесят четыре, – пробурчал. – Раствора почему тонкий слой кладешь?
На ком-то надо отыграться. У Шухова ни к перекосам, ни к швам не подкопаешься – так вот раствор тонок.
– Дозвольте заметить, – прошепелявил он, а с насмешечкой: – что, если слой толстый сейчас ложить, весной эта ТЭЦ потечет вся.
– Ты – каменщик и слушай, что тебе десятник говорит, – нахмурился Дэр и щеки поднадул, привычка у него такая.
Ну, кой-где, может, и тонко, можно бы и потолще, да ведь это если класть не зимой, а по-человечески. Надо ж и людей пожалеть. Выработка нужна. Да чего объяснять, если человек не понимает!
И пошел Дэр по трапу тихо.
– Вы мне подъемник наладьте! – бригадир ему со стены вослед. – Что мы – ишаки? На второй этаж шлакоблоки вручную!
– Тебе подъем оплачивают, – Дэр ему с трапа, но смирно.
– «На тачках»? А ну, возьмите тачку, прокатите по трапу. «На носилках» оплачивайте!
– Да что мне, жалко? Не проведет бухгалтерия «на носилках».
– Бухгалтерия! У меня вся бригада работает, чтоб четырех каменщиков обслужить. Сколько я заработаю?
Кричит бригадир, а сам кладет без отрыву.
– Раство-ор! – кричит вниз.
– Раство-ор! – перенимает Шухов. Все подровняли на третьем ряду, а на четвертом и развернуться. Надо б шнур на рядок вверх перетянуть, да живет и так, рядок без шнура прогоним.
Пошел себе Дэр по полю, съежился. В контору, греться. Неприютно ему небось. А и думать надо, прежде чем на такого волка идти, как Тюрин. С такими бригадирами он бы ладил, ему б и хлопот ни о чем: горбить не требуют, пайка высокая, живет в кабине отдельной – чего еще? Так ум выставляет.
Пришли снизу, говорят – и прораб по электромонтажным ушел, и монтер ушел – нельзя подъемника наладить.
Значит, ишачь!
Сколько Шухов производств повидал, техника эта или сама ломается, или зэки ее ломают. Бревнотаску ломали: в цепь дрын вставят и поднажмут. Чтоб отдохнуть. Балан-то велят к балану класть, не разогнешься.
– Шлакоблоков! Шлакоблоков! – кричит бригадир, разошелся. И в мать их, и в мать, подбросчиков и подносчиков.
– Павло спрашивает, с раствором как? – снизу шумят.
– Разводить как!
– Так разведенного пол-ящика!
– Значит, еще ящик!
Ну, заваруха! Пятый ряд погнали. То, скрючимшись, первый гнали, а сейчас уж под грудь, гляди! Да еще б их не гнать, как ни окон, ни дверей, глухих две стены на смычку и шлакоблоков вдоволь. И надо б шнур перетянуть, да поздно.
– Восемьдесят вторая инструменты сдавать понесла, – Гопчик докладает.
Бригадир на него только глазами сверкнул.
– Свое дело знай, сморчок! Таскай кирпичи!
Оглянулся Шухов. Да, солнышко на заходе. С краснинкой заходит и в туман вроде бы седенький. А разогнались – лучше не надо. Теперь уж пятый начали – пятый и кончить. Подровнять.
Подносчики – как лошади запышенные. Кавторанг даже посерел. Ему ведь лет, кавторангу, сорок не сорок, а около.
Холод градусы набирает. Руки в работе, а пальцы все ж поламывает сквозь рукавички худые. И в левый валенок мороза натягивает. Топ-топ им Шухов, топ-топ.
К стене теперь нагибаться не надо стало, а вот за шлакоблоками -поломай спину за каждым, да еще за каждой ложкой раствора.
– Ребята! Ребята! – Шухов теребит. – Вы бы мне шлакоблоки на стенку! на стенку подымали!
Уж кавторанг и рад бы, да нет сил. Непривычный он. А Алешка:
– Хорошо, Иван Денисыч. Куда класть – покажите.
Безотказный этот Алешка, о чем его ни попроси. Каб все на свете такие были, и Шухов бы был такой. Если человек просит – отчего не пособить? Это верно у них.
По всей зоне и до ТЭЦ ясно донеслось: об рельс звонят. Съем! Прихватил с раствором. Эх, расстарались!…
– Давай раствор! Давай раствор! – кричит бригадир.
А там ящик новый только заделан! Теперь – класть, выхода нет: если ящика не выбрать, завтра весь тот ящик к свиньям разбивай, раствор окаменеет, его киркой не выколупнешь.
– Ну, не удай, братцы! – Шухов кличет.
Кильдигс злой стал. Не любит авралов. У них в Латвии, говорит, работали все потихоньку, и богатые все были. А жмет и он, куда денешься!
Снизу Павло прибежал, в носилки впрягшись, и мастерок в руке. И тоже класть. В пять мастерков.
27 
