180 
Ребенок в животе шевелился, особенно когда я начинала плакать. После смерти мужа и похорон живот постепенно опускался, и окружающие очень за меня беспокоились. Не родишь ли ты? Бывали случаи, когда от шока происходили преждевременные роды.
На буддистский алтарь ставят маленькую фотографию покойного — так вот, я взяла ее с собой в роддом и положила у подушки. Она прибавляла мне силы, чтобы я держалась. Вместе со мной в палате лежала женщина, муж которой был в Иокогаме и в тот момент не мог приехать. Если бы он приехал, мне было бы одиноко, и я завидовала бы ей. Но она тоже была одна, и мне было легче выстоять. Моя свекровь и жена его друга также помогали мне.
Роды продолжались в общей сложности 13 часов. Это вполне нормально, сказали мне. Нормально ли? — подумала я (смеется). Вес ребенка оказался три кило сорок граммов. Больше, чем я ожидала. Во время родов даже забыла о муже, настолько было тяжко. Чуть не потеряла сознание. Свекровь вошла в операционную и слегка била меня по щекам, кажется, говоря при этом: «Держись!» — Терять сознание было нельзя, поэтому она била меня по щекам. Но я ничего не помню.
Когда роды закончились, я только сказала: очень устала. Все в порядке. Хочу спать. Обычно говорят: ах, как хорошо. Какой милый ребенок. Со мной такого не было.
После родов мое выздоровление затянулось, я никак не могла сбросить вес, и свекровь ухаживала за мной и даже баловала. За исключением стирки, все делала для меня. И за Асукой ухаживала. Матери у тебя нет, а отец один и не знает, что делать. Поэтому оставайся у нас, говорила она. Они с женой старшего сына были настоящими ветеранами по уходу за детьми и с удовольствием занимались и моей малышкой. Как на роскошном круизном лайнере. Хорошо, когда большая семья, думала я. Включая нас, там девять человек. Одна я бы просто сошла с ума. У старшего брата двое детей, а третий родился почти одновременно с моей. Когда я плакала, его дети приходили и утешали меня: тетя, с вами все в порядке? Это потому, что Эйдзи умер, да? Но я же не могу плакать, когда дети рядом. Это меня поддерживало.
В сентябре я вернулась в Йокогаму, проведя почти полгода в доме мужа. Он для меня уже стал почти своим (смеется). Я и сейчас часто езжу туда, и меня очень тепло принимают. И могила мужа тоже там.
Через год после инцидента я уже окончательно осознала, что его больше нет. Раньше он часто уезжал в командировки за границу, иногда на два-три месяца, поэтому у меня в голове долго вертелась мысль, что он просто в командировке. Иногда утром просыпалась, и первая мысль была, что он в командировке. Целый год думала: вот сейчас дверь откроется, он войдет и скажет — я вернулся. А потом на алтаре видела его фотографию. Что-то во мне никак не хотело принять, что его больше нет. Вот так реальность и фантазии переплетались между собой. Словно стоишь у его могилы, а все равно думаешь: скоро вернется домой. Сейчас, через год, я уже окончательно поверила, что он умер.
Это тяжело. Идешь по улице и видишь, как отец несет своего ребенка на плече. Становится невыносимо. Или хочется отвести глаза, когда видишь беседующих молодых супругов. Однако постоянно говорю себе, что другим завидовать не следует. Сейчас стала поспокойней. Меня уже не трогает, когда вижу, как отец нянчится со своим ребенком.
Я читала о себе в газетах, но главного они так и не написали. Однажды была передача обо мне по телевидению. Из редакции позвонили и сказали, что был большой отклик на передачу, пришло мною писем. Но мне ничего не прислали. Чем они там вообще занимаются? (Смеется.) По телевидению я больше не хочу выступать. Они передают не правду, а только то, что соответствует их интересам. То, что я действительно хочу сказать, они вырезают.
Так, например, я сказала, что если бы полиция префектуры Канагава приложила больше усилий к расследованию дела об исчезновении адвоката Сакамото, инцидента с зарином в метро бы не случилось и обошлось бы без стольких жертв. Однако все это вырезали. Когда я спросила, почему, мне ответили, что на них надавили рекламодатели. С газетами и журналами происходит то же самое.
Когда мы привезли гроб в Уэда, там нас уже ждали из телевидения — журналист и оператор. Какое безразличие к чувствам людей… Хотя бы делали это незаметно.
Когда я вернулась в дом отца, вокруг все уже всё знали обо мне, и когда я шла по улице, показывали мне в спину пальцем: «Вон идет зариновая вдова». — Меня будто пронзали ножом — было очень неприятно, и в конце концов пришлось переехать.
180 
