Последние отзывы

  46  

В тот день мне досталось место прямо с Токийской станции. Народу было немного. Из показаний исполнителя Хиросэ я потом узнал, что он изначально зашел во второй вагон. По ходу вышел и пересел в третий. Затем на Отяно-Мидзу проткнул пакеты с зарином. Выходит, пакеты лежали рядом с местом, где сидел я. Средняя дверь в третьем вагоне. Время совпадает.

Но я увлеченно читал еженедельник «Даймонд» и не обратил внимания. Быть такого не может, навязчиво придирался потом ко мне прокурор, но я действительно не заметил. Противно, когда с тобой говорят так, будто подозревают.

Тем временем с организмом что-то начало твориться. Уже в районе станции Йоцуя стало плохо. Первым делом потекли сопли. Ни с того ни с сего. Простуда, что ли, подумал я. Постепенно затуманилась голова. Перед глазами стало темно, словно я надел солнечные очки. Все это происходило одно за другим, очень быстро.

Сначала я подумал, не кровоизлияние ли это в мозг или какое-нибудь помрачение рассудка. Подобного до сих пор у меня не возникало, но я понимал, что происходит нечто серьезное. Простуда — еще куда ни шло. Беспокоился, что прямо там упаду.

Окружающих не помню. Считал, что беда стряслась лишь со мной, вот и не обращал внимания на окружающих. Кое-как доехал до Синдзюку-Гёэн, там вышел. Пошатывает, вокруг все темно. Думаю, не к добру. Шагаю через силу. Без опоры не могу подняться по лестнице. Выхожу на улицу — а там словно бы ночь. Было тяжко. Но молоко все равно купил. Странно, да? Заглянул в круглосуточный магазин и купил пакет молока. Даже не думал этого не делать. Уже потом, размышляя о случившемся, я сам не мог понять: в таком состоянии — и молоко.

Пришел на работу, прилег отдохнуть в приемной. Но легче не становится, к тому же сотрудница советует обратиться к врачу. Пошел в больницу Синдзюку, что поблизости. Она располагается с левой стороны по дороге в сторону Синдзюку-Гёэн. Пришел туда около девяти. Пока ждал, зашел служащий и сказал, что в метро произошло нечто. Услышав это, я понял, что со мной. Нет, никакое не помрачение, и не кровоизлияние.

В больнице я провел пять дней. Хотел выйти раньше, но показатель холинэстеразы все никак не мог вернуться в норму. Пришлось оставаться. Врач советовал не торопиться, но даже при этом я вышел относительно быстро. В субботу я должен был присутствовать на свадьбе, говорю: нужно, кровь из носу. Темнота сошла через две недели. Хотя зрение по-прежнему неважное. Я вожу машину, но по ночам знаки и надписи видно плохо. Переделал очки, увеличил диоптрии. Недавно принял участие в Собрании общества пострадавших. Адвокат попросил поднять руки всех, у кого снизилось зрение. Оказалось, что таких очень много. Вот что наделал зарин.

С тех пор и память заметно ухудшилась. Забываю имена людей. Я контактирую с банкирами. Постоянно ношу в кармане записную книжку, чтобы при необходимости посмотреть, как зовут того или иного начальника отделения какого-нибудь банка. Раньше помнил их всех наизусть. Далее, я увлекаюсь го. Почти каждый день играю с сослуживцами после обеда. И если раньше я помнил все основное развитие партии, то сейчас в голове остается лишь ее часть. Списывал на возраст, но оказалось, что виноват не только он. Это не может не беспокоить. Сейчас только первый год, а что будет через два, через три года? Остановится на нынешнем уровне, или будет прогрессировать дальше?

К преступникам злости не чувствую. Считаю, что они просто плясали под дудку руководства организации. Даже когда вижу лицо Асахары по телевизору, ненависть не просыпается. Куда важнее побеспокоиться о тяжелых больных. При том, что с нами пока все в порядке.

Г-н Акаси — старший брат Сидзуко Акаси, получившей тяжелые увечья в результате зариновой атаки на линии Маруноути. Она по сей день проходит реабилитацию в больнице. Он торгует запчастями для автомобилей в районе Итабаси. Женат, имеет двоих детей.

После того как слегла его незамужняя младшая сестра, он вместо престарелых и больных родителей почти через день ездил в больницу и буквально выкармливал сестру с ложечки. Слушая его рассказ, мы своими глазами видели реальные сцены больничного ухода и понимали, насколько все непросто, — и, если честно, склоняли перед ним голову. Это не просто рассказ о личной жизни, о личной драме, в нем — отчетливое желание вернуть сестру в обычный мир. Ведь в таком виде оставлять ее нельзя — в этом стремление брата непоколебимо. Здесь и крепкие родственные узы, и чувство ответственности опоры семьи, здесь невыразимый словами гнев к тупому насилию, криминалу. Беседуешь — и просто чувствуешь это кожей. Лицо у него спокойное и улыбчивое. Говорит вроде бы мягко, но понимаешь, что где-то в глубине тихонько накапливается решимость и глубокая тревога.

  46