14 
Десять столетий он старается убить ее, а она все живет.
Он скрещивает руки на груди, опускает голову и исчезает. Темная вещь рыдает внутри света и тьмы.
* * *
Мадрак наполняет стаканы.
Фрамин долго и пристально рассматривает вино на свет, пьет. Мадрак наливает еще.
– Ни жизни, ни чести, – вздыхает Фрамин.
– Ты же никогда по-настоящему не поддерживал программу.
– И что толку? Ни жизни, ни чести.
– Весьма поэтично…
Фрамин поглаживает бороду.
– Я ничему и никому не могу быть предан полностью.
– В этом твое несчастье, мой бедный Ангел Седьмой Станции.
– Этот титул погиб вместе с ней.
– В изгнании аристократия всегда стремилась сохранить хотя бы свои титулы. Взгляни на самого себя темноте, и что увидишь?
– Ничего.
– Вот именно.
– И что из этого?
– Ничего. Тьма.
– Я не вижу смысла в твоих словах.
– Во тьме это неудивительно, воин-священник.
– Перестань говорить загадками, Фрамин. В чем дело?
– Зачем ты искал меня?
– У меня есть последние данные о численности населения. Похоже, оно приближается к Критической Точке – той, что никогда не наступает. Хочешь взглянуть на них?
– Нет. Я в этом не нуждаюсь. Что бы там ни было, ты прав.
– Ты чувствуешь это в приливах и отливах Энергий?
Фрамин кивает.
– Дай-ка мне сигарету, – говорит Мадрак. Фрамин щелкает пальцами и извлекает зажженную сигарету из воздуха.
– В этот раз будет нечто особенное, не просто отлив волны Жизни. Боюсь, идет взрывная волна.
– И что станет с этим миром?
– Я не знаю, Мадрак. Но уйду, как только буду знать.
– О?! Когда же?
– Завтра вечером, хотя бы для этого пришлось снова сыграть с Черной Волной. Мне лучше не откладывая удовлетворить свою тягу к смерти, предпочтительно, не покидая собственной пентаграммы.
– Кто-нибудь еще остается здесь?
– Нет. На Блисе всего двое бессмертных.
– Ты откроешь мне выход, когда будешь уходить?
– Конечно.
– Тогда я, пожалуй, задержусь на ярмарке до завтрашнего вечера.
– На твоем месте я бы не медлил. Ничего хорошего этот мир не ждет. Если хочешь, я могу открыть выход прямо сейчас. – Фрамин вновь щелкает пальцами и извлекает сигарету для себя. Потом замечает перед собой наполненный стакан и неторопливо осушает его. – Мудрее всего отправиться немедленно, – рассуждает он, – но мудрость есть следствие знания; а знание, откровенно говоря, есть следствие неразумных деяний. Поэтому чтобы умножить свои знания и стать мудрее, я тоже останусь еще на день.
– Значит, нечто особенное произойдет именно завтра?
– Да. Взрывная волна. Я чувствую приближение Энергий. Недавно было какое-то движение в том великом Доме, куда в конце концов уходит все живущее.
– Тогда мне тоже не помешает приобщиться к этому знанию, – усмехается Мадрак, – тем более, что всякое движение в том Доме задевает моего бывшего хозяина, Который-был-Тысячей.
– Ты цепляешься за обветшавшую преданность, могучий.
– Возможно. А тебе это на что? Зачем тебе множить свою мудрость такой ценой, Ангел?
– Мудрость самоценна. К тому же подобные вещи могут стать источником великой поэзии.
– Если смерть есть источник великой поэзии, то я предпочитаю бездарную. Кстати, о таких изменениях на Средних Мирах неплохо бы известить Принца…
– Я пью за твою преданность, могучий, однако согласись, наш бывший господин тоже приложил руку к теперешнему беспорядку.
– Твои мысли на сей счет мне известны. Поэт делает глоток и вдруг опускает стакан. Глаза его теперь заполняет один цвет, – зеленый. Черные точки зрачков и белки растворяются, исчезают, глаза становятся бледными изумрудами, и в каждом живет желтая искра.
– Я предрекаю как провидец и маг, – начинает он отрешенным и невыразительным голосом, – что сейчас на Блис явилось то, что предвещает хаос. Мне ведомо также, что к Блису приближается и нечто иное, ибо я слышу беззвучный топот копыт во тьме и вижу того, кто невидим в своем надзвездном беге. Мы и сами можем быть втянуты в то, что произойдет здесь, хотим мы того или нет.
– Где? И как?
– Здесь. И нет в этом ни жизни, ни чести.
– Аминь, – заключает Мадрак. Зеленобородый маг скрежещет зубами: – …И суждено нам быть тому свидетелями… – глаза его вспыхивают адским блеском, а костяшки пальцев белеют на черной трости с серебряным набалдашником.
14 
