очень нудно 
63 
– Да.
– А ваша семья?
Он судорожно вздохнул:
– Тут мне повезло меньше.
Ариана ждала ответа, возникла глухая пауза.
– Мои дети… Моя жена… Мои родители… Все они были в городе.
Он резко поднялся и отошел к камину, повернувшись к Ариане спиной.
– Они погибли.
– Мне вас очень жаль, – тихо прошептала она.
Он обернулся:
– Мне вас тоже, фрейлейн.
Некоторое время оба молчали, глядя в глаза друг другу.
– Скажите… А не удалось ли что-нибудь узнать о моих родных? – с трудом выговорила Ариана.
Она боялась задавать этот вопрос, но ей необходимо было знать правду.
Манфред медленно покачал головой. Пора ей научиться смотреть правде в глаза. Фон Трипп догадывался, что Ариана внутренне отказывается верить в очевидное.
– Я не думаю, фрейлейн, что ваш отец бросил… забыл вас. Судя по тому, что я о нем слышал, он не из таких людей.
Ариана резко качнула головой.
– Я это хорошо знаю. С ним наверняка что-то случилось. – Она с вызовом взглянула на Манфреда. – Ничего, я обязательно найду их. После войны.
Он ответил ей взглядом, полным жалости.
– Вряд ли, фрейлейн. Вам следует понять, что надежда, ложная надежда – вещь очень жестокая.
– Так, значит, вы все же что-то знаете? – с замиранием сердца спросила она.
– Нет, я ничего не знаю. Но подумайте сами. Ваш отец хотел спасти сына от армии, так ведь?
Она молчала. Вдруг все это – жестокий трюк, чтобы вынудить ее предать отца? Она ни за что этого не сделает. Даже этому человеку, которому она научилась доверять, нельзя говорить правду.
– Ладно, можете не признаваться. Но я думаю, что моя догадка верна. – Тут он сказал нечто такое, что заставило ее вздрогнуть: – Я бы на его месте поступил именно так. Любой здравомыслящий человек в этой ситуации должен был попытаться спасти своего сына. Но ваш отец наверняка собирался вернуться за вами. И если он этого не сделал, вывод можно сделать только один: он погиб. Погибли оба – и он, и ваш брат. Они не смогли пробраться в Швейцарию, или же он не смог вернуться. Очевидно, их застиг на месте преступления пограничный патруль. Ничего другого произойти не могло.
– Но разве об этом не стало бы известно?
По ее щекам стекали слезы, голос ее был чуть громче шепота.
– Вовсе не обязательно. На границе мы держим не самые лучшие части. Если они кого-то убивают, то по большей части просто прячут трупы, не докладывая начальству. Я… – Он смущенно запнулся. – Я уже пытался кое-что выяснить, но никто ничего не знает. Однако вам лучше не строить иллюзий. Ваши родственники исчезли, а это означает, что они мертвы.
Она медленно отвернулась от него, склонила голову, и ее плечи задрожали. Тогда, стараясь не шуметь, Манфред вышел из комнаты. Ариана услышала, как закрылась дверь его спальни. Какое-то время девушка стояла, судорожно всхлипывая, потом легла на диван и дала волю слезам. Впервые за все время она позволила себе расслабиться. Когда приступ рыданий кончился, на нее нашло какое-то странное оцепенение.
С Манфредом они встретились только утром. Ариана отводила глаза, чтобы не видеть его сострадательного, жалеющего взгляда. Ей и без того было невесело.
Шли недели. Ариана не раз замечала, что Манфред смотрит на фотографии своих детей, и всякий раз у нее сжималось сердце – она сразу же начинала думать о Герхарде и отце, о том, что никогда их больше не увидит. Она подолгу сидела в гостиной совсем одна, и с фотографий ей улыбались детские лица. Ей мерещилось в их взглядах осуждение, ведь с Манфредом жила она, а не они.
Иногда Ариану начинало раздражать, что они так на нее смотрят – девочка с косичками и мальчик с прямыми светлыми волосами и большими голубыми глазами, весь в россыпи веснушек… Его звали Теодор… Больше всего Ариане не нравилось то, что из-за детей обер-лейтенант фон Трипп приобретал живые человеческие очертания, а это было совершенно лишнее. Ариана не хотела думать о нем, испытывать к нему какие-то чувства. Несмотря ни на что, он оставался в определенном смысле ее тюремщиком. Относиться к нему как-то иначе Ариана не желала. Ее не интересовали его мечты, надежды и печали, да и своими горестями делиться с ним она не собиралась. Фон Трипп не имел права совать свой нос в ее горе. Он и так уже чересчур много знал о ее жизни, ее боли, ее незащищенности. Он видел, как она чуть не стала жертвой домогательств Гильдебранда, видел, как больно ранило ее прощание с родительским домом. Никто на свете не имел права вмешиваться в мир ее чувств! Ариана твердо решила, что отныне будет держать все в себе. Манфред догадался о ее мыслях, и поэтому их вечера проходили в молчании. Он просто сидел у камина, курил трубку и старался не смотреть на Ариану, а та думала о своем, отгороженная от него стеной страдания.
63 
