очень нудно 
156 
Овал Небес!
Балкон во сне.
– Раздвинь шторы! Немедленно!
Двигаясь, как героиня оперы Винченцо Беллини «Сомнамбула», дрейгурица с убийственным аккуратизмом отодвинула сперва левую штору, затем – правую, добилась красивого расположения складок и принялась подвязывать шторы витым шнуром. Анри готова была убить служанку по второму разу. А заодно и эстетов-чурихцев. Из окна открывался знакомый до оскомины вид: берег моря, скалы, парус в волнах и буревестники в тучах. Парус издевательски то исчезал, то появлялся, словно окно колебалось, выбирая: четное оно или нечетное?
– Открой окно!
Убийственно долго возясь со щеколдой, дрейгурица наконец распахнула створки. В спальне заметно посвежело, по коже Анри пробежали зябкие мурашки. Увы, наблюдаемый пейзаж не изменился: скалы, море, парус. У гроссмейстера Эфраима были свои представления о красоте. Сосредоточась, вигилла быстро выяснила, что не в силах снять аппликативный морок. Для этого требовался допуск; в противном случае чуры-хранители, которых в Чурихе расплодилось с избытком, растаскивали стирающие чары по углам.
На всякий случай Анри напряглась, вцепившись в борта лохани.
Нет, в поединке между чарами и чурами победа осталась за последними.
– Балкон! Здесь есть балкон?
– Малый неживой товарищ имеет удовольствие заявить…
– Короче!
– Малый неживой…
Торопиться в Чурихе не умели. Пришлось дождаться, пока дрейгурица завершит накатанный пассаж до конца, и выяснить причину удовольствия малой неживой. Балкон в гостевой спальне имелся. Выпрыгнув из лохани, набросив халат на голое тело, забыв подпоясаться и вихрем вылетая на балкон, вигилла молила Вечного Странника об одном: чтоб с балкона открывался реальный, настоящий вид, а не треклятая маринелла с парусом!
Ее молитва была услышана.
Вцепившись в перила и чувствуя себя ожившим персонажем сна, Генриэтта Куколь смотрела и не знала: радоваться ей или бить тревогу?
* * *
Ослушаться барон и не подумал. Сказано Ривердейлом: «Всем оставаться на местах!» – значит, остаемся и смотрим издали. Дело не в том, что знатностью рода граф превосходит барона; и старшинство лет тоже не в счет. Объявись на холме хоть восставший из могилы Губерт Внезапный, герцог д'Эстремьер – дворянин и обер-квизитор Бдительного Приказа, барон вряд ли избрал бы путь слепого подчинения его сумасбродному высочеству!
Просто Конрад глубинной, сыскной жилкой чуял: кого слушать, а кого слушаться. Большинству дворян было бы полезно отслужить в Приказе год или два: умение вести за собой, в нужный момент без проволочек становясь ведомым – полезнейшее качество. Неописуемый словами бросок графа с вершины в гущу битвы лишь подтвердил правильность решения.
Однако спутники барона имели на сей счет собственное мнение.
– Деточки!.. Убивают!
– Рыжий! гнать хн'ах мурда-мурда!.. мы помогай!..
Из-за спины Малого, судорожно вцепившись в борт фургона, выглядывал Икер Тирулега. Он пытался выбраться наружу, но словно незримая сила раз за разом отшвыривала его обратно, в безопасное нутро повозки. Упрямец Тирулега не прекращал попыток. Крепкое дерево крошилось под побелевшими пальцами энитимура, по лицу старика катились крупные капли пота: невероятным напряжением всех душевных сил ловец снуллей боролся с проклятой агорафобией, обострившейся в миг опасности. Там, внизу, погибал его внук, а дедушка Икер не мог прийти на помощь малышу Санчесу! Конрад почти физически ощущал, как фобия рагнарита отступает под напором стальной воли старика, но медленно, слишком медленно…
– Убьют же…
– Граф сказал: ждать…
– Убьют!
– Барон сказал: опрокинемся…
– Граф сказал! Барон сказал! Вечный Странник ему сказал! Сейчас, деточки, сейчас, держитесь, мы быстро… – бормотала, возясь в глубине фургона, Аглая Вертенна.
«Что она там делает?» – недоумевал барон.
Внезапно, еще больше расширив прореху в полотне, наружу вывалился один из старухиных узлов и шлепнулся в пыль. За узлом последовал саквояж графа, непонятно чей баул, котомка Коша, плетеный короб, принадлежавший, по-видимому, Марии Форзац, походный сундучок самого барона, второй сундучок, третий…
Видел бы это Любек Люпузано, камердинера хватил бы удар.
«Что ж ты творишь, почтенная женщина?!» – едва не возопил обер-квизитор, поспешно разворачивая кобылу и отводя ее в сторону, чтобы лошади не зашибло ноги летящей поклажей. Полотно оторвалось с двух краев, обнажив ребра и чрево фургона. Карга, шуруя внутри, походила на Лихо Одноглазое, буйствующее от желания одарить послушных детишек в Мамкин День.
156 
