очень нудно 
30 
Так и живем, в единстве противоположностей.
– Господин прокуратор ждет. Вы соизволите раздеться?
Входить в термы одетым? В собрании лодыжек, ягодиц, животов и спин являть собой символ чопорности? Нет, Конрад решительно не желал выставляться на посмешище. Кто бы ни собрался ранним утром в гостях у Вильгельма Цимбала, желая окунуться в бассейн и сомлеть в парилке – эти люди знали, что делают и зачем. Даже если им просто взбрело в голову устроить час дружеского разоблачения.
Жестом отослав дворецкого и отказавшись от помощи слуг, барон разделся в тесном аподитерии, обернул чресла махровым полотенцем и бестрепетно шагнул на приём к начальству.
– С легким паром, господа!
– Конни! Как я рад тебя видеть! – хозяин дома всех встречал этой излюбленной фразой. Даже государственных преступников, приведенных на допрос в кандалах. – Хочешь вина? Мне привезли дивный аморетийский трокенберг…
– Увы, Виль, – обер-квизитор сразу принял предложенный тон. Умение тонкими фибрами души ощутить настроение вышестоящей особы и подхватить его на лету есть залог карьеры. Цинично? Да, но не слишком. Особенно если в частных беседах ты и прокуратор Цимбал давно оставили казенное титулование. – Ты же знаешь, я с утра не пью. Разве что ежевеловый морс…
– А сердце не загонишь?
– На мое сердце ещё не вырос достаточно колючий ежевельник. Какие наши годы?
Вильгельм Цимбал расхохотался в ответ. Он был ровесником барона, но выглядел много старше. Рано располнев и облысев, с лицом, морщинистым, как печеное яблоко, отрастив из остатков волос на затылке жиденький хвостик и неизменно забирая его в черный мешочек из шелка, прокуратор напоминал шуструю обезьянку. Таких безобидных зверьков носят на плече бродячие шаржёры, предлагая желающим совместный портрет: «Дабы оттенить сим уродством природную красоту заказчика!»
И во всей Реттии с трудом сыскался бы десяток драконов опасней, чем обезьянка, возглавившая Бдительный Приказ.
– Эй, кто там! Морсу моему другу!
Бокал с морсом возник на столике перед бароном. Материализовался, запотевший и с голубоватым отливом. Сверху плавала сморщенная ягодка. Если верить аптекарям, ягоды ежевельника избавляли от одышки – и потому в шутку рекомендовались сотрудникам Бдительного Приказа. Барон давно принял эту шутку и полюбил морс со своеобразным вкусом. Тем более что морс улучшал аппетит.
– Благодарю, сударь Кольраун.
Боевой маг трона Просперо Кольраун, нежившийся в бассейне с лечебной грязью – это он откликнулся движением брови на призыв «эй, кто там!» – еще раз двинул бровью. Мол, не стоит благодарности. Свои люди, сочтемся. Я вам бокал морсу, вы мне кого-нибудь арестуете. Этот атлет, как и все последователи Нихоновой школы, большую часть жизни проводил в праздности, избегая лишних движений. Зато редкие вспышки его активности, как правило, сопровождались катаклизмами, стихийными бедствиями и сокращением числа населения.
Присев за столик и отхлебнув морса, барон подумал, что собрание в термах напоминает ему другое собрание в сходной обстановке. Помнится, это привело к знаменитой дуэли, куда более масштабной, нежели дурацкий поединок с корнетишкой. Семь лет назад Конрад фон Шмуц и прокуратор Цимбал нежились в термах Кара-Каллы, когда Просперо Кольраун повздорил со своим другом, капитаном лейб-стражи Рудольфом Штернбладом. Сейчас капитан лежал на топчане лицом вниз, отдав тщедушное тело во власть массажиста, глухого как пень – чтобы был равнодушен к стонам подопечного и не вникал в беседы знатных особ.
Тот, кто видел Штернблада под Вернской цитаделью, мог бы подтвердить: капитан точно так же блаженно охал у Совиных ворот, закалывая шестого подряд тролльха-привратника.
И Антонин Тератолог, коронный друнгарий Департамента Монаршей Безопасности – в народе, если шепотом, «дамба» – тоже присутствовал тогда в Кара-Калле. Великий Слепец, прозванный так за безразличие к любым делам и занятиям, кроме ограждения царствующей особы от посягательств злоумышленников, – в данный момент Антонин равнодушно строгал яблоко миниатюрным ножичком и складывал ломтики на блюдце, вперемешку с изюминками.
Получался красивый орнамент в стиле «делирий».
Зато лейб-малефактора, престарелого Серафима Нексуса, не было в банях во время событий семилетней давности. Кавалер ордена «Вредитель Божьей Милостью» с розами и бантами, Серафим дремал в кресле, сопя и причмокивая. Видимо, ночь выдалась бурной, и часы без сна сказались на дряхлом старце. Так бы подумал любой, кто не был на короткой ноге с сударем лейб-малефактором, а кто был с ним на короткой ноге, тот ничего не думал и давно хромал.
30 
