очень нудно 
54 
Выбирая профиль, она не раздумывала. Конечно, общая мантика! Гадания, прорицания, ясновиденье. Гаруспиции, ауспиции, «улыбка авгура». «Мышка, мышка, высунь хвостик». Бобовая гуща, знаковые жилы в печени ягненка, влияние падучей у присяжного заседателя на «свечные зеркала». Хруст скорлупы яйца рябой курицы в предчувствии военного конфликта… Она знать не знала, что вскоре, уже магистр, уже защитив диссертат «Бронтологический анализ гроз в конце весеннего цикла», подставит левую щеку под клеймо «двух Т». Аналитика, базовые процессуалии, практикум в арест-команде; «Прекращение уголовного дела в связи с деятельным раскаянием», зачеты по обузданию и контр-заклятьям… рапорты, доклады…
Тетушка Эсфирь была еще жива, когда Анри перешла на службу в Тихий Трибунал.
Тетушка благословила.
Мигрень одолевала, треклятый дятел разошелся не на шутку. Чтобы снять напряжение, вигилла взялась прибирать в кабинете. На генеральную уборку не было ни сил, ни времени, но так, слегка, для восстановления тонуса… Раздвинув шторы, она куском старого бархата протерла пыль со стекол. Переставила вазон с горечавкой на полку слева от входной двери; подоконник украсила горшочком с бледно-лунными коломбинами. Зеркало сняла с обычного места, возле боковых стеллажей, и нацепила на особый крюк у стенного шкафа, где хранила архивы. Здесь располагался острый угол «ша»; зеркало сразу начало гасить негативные потоки, отражая в глубине красавицу, заламывавшую руки, башню и кристалл. Чернильный прибор Анри сдвинула на край столешницы, подальше от входа. Откинула крышку, сунула в череп камелопарда тонко очиненное перо дикого гуся, серое с темной каймой.
Дольше всего она задержалась у книжных полок.
Трехтомник «Семи Партид» – ниже, прямо над панелью. «Malleus Maleficarum» – выше, к завиткам лепного орнамента. «Hexerei: основы ведовства» – на стол, рядом с чернильницей. «Шульхан Арух» вигилла задержала в руках, открыв на странице с закладкой и перечитав в сотый раз любимую цитату: «Тот, кто не может выжить без милостыни (старцы, больные либо иные страждущие), но отказывается от помощи, виновен в совершении самоубийства…». Старинный кодекс после долгих колебаний встал на почетное место, между «Оговорами под пыткой», в лилльском переплете, и шорманским «Hexen-Sonderkommando», запрещенным к частному распространению после решения Высшего суда в Шормане и Брехте.
Мигрень обиделась и отступила.
Анри для верности спрятала во второй ряд склянку с эмбрионом крота-вещуна, «лохматым» веничком подмела пол и ощутила прилив сил.
Этому способу накопления маны ее обучила тетушка Эсфирь, великая аккуратистка. Тетушка даже смерть ухитрилась держать на пороге более девяти лет, не давая войти в дом – не вставая с постели, Хусская сивилла диктовала юной компаньонке, что следует в жилище переставить, где прибрать на ходу, а где навести порядок с особой тщательностью. Жаль, вечно связывать руки упрямой гостье с косой нельзя, будь ты хоть сам Нихон Седовласец.
На полке ожила бронзовая статуэтка глухаря. Птица встопорщила перья, клацнула клювом, прочищая горло. Глазки, выточенные из агата, моргнули раз-другой.
– Анри, я очень тороплюсь. Занеси рапорт.
– Да, Месроп. Иду.
В Тихом Трибунале не приветствовались казенные титулования. К председателю Анри обращалась по имени. Месроп Сэркис на этом настаивал категорически, не скупясь на выговоры с занесением для особо церемонных сотрудников. Лишь при квизах Приказа, послах сопредельных держав и в августейшем присутствии начальник «Двух Т» дозволял вигилам «господина председателя». Это он называл «памяткой о бдительности», не объясняя, что имеет в виду.
Поднявшись на четвертый этаж, Анри застала Месропа в коридоре, у распахнутого окна.
– Сам порталами шастай! – кричал волшебник, до половины высунувшись наружу и рискуя сверзиться вниз оставшейся половиной. – Скороход! А мне изволь карету! Со всеми удобствами! С подушками! Шевелись, грифон тебя заешь!
Безукоризненно вежливый в большинстве случаев, иногда толстяк позволял себе расслабиться. В такие минуты он делался похож на портового амбала-грузчика, скопившего деньжат, располневшего от безделья и коротающего старость за кружкой пива. Никто не принимал всерьез его ругань, хотя все притворялись напуганными до крайности. Зато когда Месроп блистал манерами лорда, становясь тихим, как шипение змеи, и ласковым, будто пена от висельного мыла…
54 
