3

– Я был борцом сумо. – Сказав это, маленький каппа вдруг словно стал вдвое, втрое больше, отяжелев скользким телом, как если бы не он двумя-тремя часами раньше говорил о братцах, себя же именуя «потомственным каппой». – Я был… я победил на последнем турнире перед великой смутой Гэмпэй.

Мотоеси весь обратился в слух. Выходило, что каппа (если не врет, конечно!) завязывал волосы в узел, подобный листу дерева гингко, еще перед междуусобицей кланов Тайра и Минамото.

Два с половиной века тому назад!

– Когда я понял, что для меня больше не осталось достойных противников, я вызвал на поединок речного каппу. Я был смел и безрассуден; я вызвал – и победил. Это был самый страшный бой в моей жизни, даже страшней той схватки, когда вокруг помоста густо торчали колья с заостренным верхом. Каппа остался лежать со сломанным хребтом, а я ушел, смеясь и харкая кровью. С того дня в каждом противнике мне мерещился мертвый каппа, преследующий самовлюбленного гордеца; с тех пор любой звук для меня слышался плеском речных волн и костяным хрустом. Я поселился у реки, в одиночестве, живя подаянием, не сразу заметив, что становлюсь меньше ростом… но, когда между пальцев у меня выросли перепонки, а нос стал клювом, это я заметил сразу.

Юноша задохнулся от изумления.

Много историй слышал он от отца, от бродячих сказителей, но о перерождении убийцы в убитого…

Вовек не бывало!

– Я стала ученицей Хякумы Ямамбы из ущелья Орлиных Гнезд, что в горах Хиэй. – Старуха задумалась, печально качая головой, подергала себя за редкую прядь на виске, покрытую снегом… нет, пылью, паутиной времени. – Да, правильно, это случилось на пятый год девиза «Мирное правление». За десять лет до того дня, как один борец-сумасброд пошел искать речного каппу. Моя наставница вскоре тяжко заболела, и смерть преступно медлила явиться за ней. Повинуясь просьбе умирающей и собственному понятию о милосердии, я однажды накрыла лицо наставницы старым дзабутоном, уперлась обеими руками и держала, пока дыхание ее не прервалось навсегда.

Мягкая, удивительно грустная улыбка на миг озарила лицо старой женщины; словно та девушка из далекого, почти нереального прошлого выглянула наружу и вновь скрылась в небытии.

– С тех пор Хякума Ямамба – я. Вот уже…

Юноша ждал слов: «Вот уже много, много лет».

Не дождался.

– Вот уже шестое рождение, – закончила старуха.

Слева от Хякумы Ямамбы заворочался молчаливый тэнгу.

– Я зарубил тэнгу в лесу О-Нин, защищая честь своей жены, – отрывисто каркнул он.

Плотно сжал губы, отчего рот его стал похож на застарелый шрам.

И больше не добавил ни слова.

Мотоеси сделал глоток, потом еще – быстро, давясь, пытаясь залить слова, которые жгучей волной подымались из глубин юноши. «Саке одной ночи» было горьким и соленым, как слезы, как кровь, как слова, «саке одной ночи» ничуть не помогало, потому что вокруг царила та самая, одна-единственная ночь, когда правда врет, а ложь спасает.

Ночь прозрения, настоянная на корнях ириса.

– Я убил нопэрапон на сельском кладбище близ холма Трех Криптомерий.

  89