очень нудно 
97 
– Понятно. Ну-ка, давайте еще раз текст посмотрим. Что-то там такое было…
Олег вновь берет листки. Вертит их в руках, быстро бегая глазами по строчкам и шевеля губами.
– Я вначале хотела в милицию обратиться, письмо им показать, – рассказывает между тем Монахова. – Хорошо, что сразу не пошла, сначала знакомому своему позвонила. У него сын – юрист, консультант при Харьковской епархии. Так он, когда это письмо прочел, сразу заявил: «Не вздумайте нести в милицию! Он же пишет, что человека убил! И что он социально опасен. Розыск-то объявят – но, если найдут, посадят непременно. Еще и пару нераскрытых дел на него повесят. Так что не вздумайте…»
– Ну, полагаю, ваш консультант несколько сгустил краски, – спешу я успокоить разволновавшуюся Татьяну. – Но посоветовал верно. В милицию с этим идти не стоит.
– Да, но я хочу его найти! Ведь видно же: ему плохо, ему помощь нужна!..
– Вот, есть! – В голосе Олега пробивается азарт сыщика, напавшего на след. – Монах… Владимир пишет: «Сходил даже на старое место, где мы экзамены сдавали, там аура хорошая. Сидел, три часа медитировал, экзамены вспоминал, тренироваться по-старому пробовал… Не помогает». Ты понял, Димыч?
– Понял!
Я обернулся к скульптурной группе «Недоумение» в лице двух женщин.
– Понимаете, наша школа карате каждый год сдает экзамен. Все группы с инструкторами плюс приглашенные. Так вот, это много лет происходит в одном и том же месте… – Краем глаза я ловлю предупреждающий взгляд Олега и осекаюсь на полуслове. Он прав: не стоит пока говорить Татьяне, где это.
Еще кинется сдуру, спугнет Монаха…
– …а раз Владимир пишет, что он сходил, а не съездил на старое место, – значит, он окопался неподалеку. И мы подозреваем, где.
– Где?! – Монахова вся подалась вперед, задев столик и едва не расплескав коньяк из рюмок.
– Извините, Татьяна, но пока мы не можем вам этого сказать. Думаю, завтра… нет, завтра не получится!.. послезавтра мы сами туда съездим и все выясним. Мы ведь тоже не Шерлок Холмс с доктором Ватсоном. Поймите нас правильно…
Все сходится. Монах отправил письмо с Левады – а электрички на Змиев, через три остановки после которого надо выходить, чтобы попасть на «экзаменационную поляну», уходят именно оттуда! И как раз на той же станции, по другую сторону железнодорожного полотна, имеется вполне приличный дом отдыха, где мы с Олегом отдыхали семьями несколько лет подряд. Пару раз к нам туда на шашлыки приезжали друзья-знакомые – и среди них, кажется, был и Монах.
Сейчас дом отдыха пустует (не сезон еще), но какая-то обслуга из местных там есть всегда, и если приехать да сунуть денег (а деньги у Монаха есть, заработал на бедном Дагласе Дедже)…
– Не волнуйтесь, Татьяна, все будет хорошо! Вот и сын ваш на поправку пошел, и Володя жив, письмо прислал. Мы его постараемся найти. Послезавтра с утра и поедем. Все будет хорошо…
Мне бы и самому хотелось в это верить. Только многое мешает. Теряют на глазах сознание люди на остановке. Обмяк, не дышит старик. Попал в больницу Монахов-младший (слава богу, очухался парень!). Убит американец. Рассказы Большого Босса и «бригадира» Калмыка, бывшего Олегова одноклассника. Сломанная рука Ленчика. Шестеро насильников искалечены вот этой застенчивой и несчастной девушкой, сидящей напротив меня. «Самая разрушительная система выживания». Как у Миши Успенского: «Всех убью, один останусь..!»
– А сейчас, если вы, Ольга, не возражаете, мы бы хотели взглянуть на вторую кассету.
– Конечно… Она у меня дома. Если хотите, можем поехать хоть сейчас.
– Поехали. Спасибо за угощение, Татьяна, а Владимира мы постараемся найти. Как только что-то прояснится – сразу как минимум позвоним.
– Погодите! Давайте я ему хоть записку напишу, на случай, если вы его найдете…
Олег
…за окном, в промозглой темноте, ветреная Геба уныло кормила Зевесова орла. Занятие это, видать, за тысячелетия каторжных работ надоело Гебе хуже горькой редьки, гроза в начале мая выходила нудной и бесконечной, как зубная боль; и громокипящий кубок проливался на землю мелкой, дребезжащей в кронах деревьев моросью.
Воскресенье распинало себя на сыром кресте полуночи, чтобы воскреснуть через неделю.
Я сидел в комнате один, обложившись фолиантами разной степени потрепанности, и тупо смотрел в составленную мною же схему.
Этакое «Театр Но о времени и о себе».
Сидел.
97 
