очень нудно 
95 
Я поднял чашу. Молча плеснул в сторону порога. Мир душе твоей, гордый прорицатель. Значит, встретил ты лучшего. По имени Смерть. Не прощаюсь: в Аиде увидимся...
Выпил, как Эней: залпом. До дна.
— А я. Одиссей, все мотаюсь. — Дардан помрачнел. Скорбно двинул бровями. Одинокая слезинка выкатилась из-под левого века, будто раздумывая: звать подружек или обойдемся? — Не человек, хвост собачий. Фракия, Македония... На Делос явился: Аполлонов оракул чуть от крика не лопнул. Плыви, дескать, отсюда! Я на Крит, там чума. Я на запад, к Тринакрии — там вулкан взбесился. Мать ужасов, чтоб ее! Треть эскадры потерял, сам чудом спасся. Папа разволновался, а у него сердце... На этой проклятой Тринакрии и погребли. Потом буря, раскидало нас вдребезги... Я туда-сюда, гляжу: справа по борту Карт-Хадашт[54]. С корабля на свадьбу: тамошняя басилисса на меня запала. Вдовая она, нутро горит. Замуж, говорит, и никаких. Еле сбежал, так мне после донесли: закололась она с горя. И дворец подожгла. Перед смертью кричала, что жертвует: себя — мне. Представляешь?!
— Да, бабы — они...
Ох, что-то я не то брякнул. Сейчас обидится, в рожу двинет. И прав будет. Нет, не двинул. Кивнул согласно:
— А жизнь — сволочная штука! Правда, Одиссей?! Я поспешил согласиться. Разумеется, сволочная. Сидят в харчевне двое бывших мальчишек: одного от родного дома за шкирку оторвали, так он другому дом спалил. У обоих жизнь украли, пока мальчишки наспех чужим серебром делились. И оба не виноваты: без их согласия получилось. Само.
— Рыжий! Ну, Любимчик! Ну, даешь! Аэто уже от порога. Даю я, значит. А не даю, так дам. Привстал я, обернулся, да опять опоздал. Четыре перуна по плечам барабанят, два Цербера мнут-обнимают; бедные мои косточки, за что ж вам такая мука мученическая?!
— Рыжий! Еж морской!
Синие звезды у самого лица. Светятся.
Улыбка до ушей.
Пляшет Диомед, сын Тидея. В меня вцепился, будто утопающий в обломок мачты. Так и пляшет: в обнимку. А из-за крутого Диомедова плеча...
— Кружение птиц подсказывает мне, что наша встреча неслучайна. Как неслучайно все, творящееся под медным куполом небес...
Сгреб я пророка в охапку. Вместе со словами его, с насмешливой улыбочкой. С совиными глазищами, с утиным носом. Как есть. К потолку кинул. Отъелся покойничек на харчах преисподних, а я чую: будь Калхант горой, и то б я его к потолку. Запросто.
— Живой?!
— Да как тебе сказать, рыжий... Иначе не получалось. Мне ведь уже и алтарей понавоздвигали: за год не снесешь. А так хорошо... я лишнего поросенка сам и подбросил. Ночью. Вот, задницу порвали: собаки у них, у киликийцев, — хуже Ехидны!..
Чего мне на пророкову задницу глядеть? Я на дарда-на, подлеца болтливого, глаз скосил: рыдает Эней. В три ручья.
От счастья.
— Что ж ты?! — говорю. — Живого человека похоронил! А он удивляется:
— Я? Я ничего... я как все...
— ...Трижды прошу прощения за вмешательство в разговор уважаемых людей!
Этого Одиссей не знал. Лицо круглое, в оспинах. Кланяется:
— Малоизвестный Иссин-Мардук велел осведомиться: не соблаговолит ли досточтимый Одиссей ЛаэртиД посетить малоизвестного в его уединении?
Когда полномочный представитель Дома МурашУ просит, ему не отказывают.
Да, дядя Алким. Да, папа.
Я помню.
%%%
Вина осталось: на донышке. А идти за новым кувшином лень. Обойдусь. Чтобы вспомнить нашу давнишнюю, первую и единственную встречу лицом к лицу с малоизвестным Иссин-Мардуком — мне не надо вина. Тем более что он предпочитал хмельному сок граната. Терпкий, кисловатый. Добавлял чуть-чуть воды и долго смотрел, как клубятся в чаше багряные облачка. Он и мясо есть отказывался. Рыбу — тоже. Говорил: грех вкушать боль, причиненную безвинной твари. Говорил: кровь насыщает, разрушая. Если бы я не знал, какие добрые дела изредка творятся по велению этого славного, лучезарного дедушки... Уж лучше мясо по пять раз надень. И вино: пифосами. Хотя напраслину возводить тоже ни к чему: он был человек дела, Иссин-Мардук по прозвищу Эльпистик[55], в первую очередь стараясь обойтись переговорами и соглашениями. Не всегда получалось.
— Досточтимый Одиссей может не опасаться мести фараона Рамсеса, — сказал он, вертя в пальцах деревянный ножичек. Уж не знаю, где такая штука может пригодиться. Хотя сделана красиво.
И поправился, видя мое лицо:
— Мести ванакта Черной Земли.
— Уважаемый Иссин-Мардук уверен? — притворяясь безразличным, осведомился я.
95 
