144 
— Ты хотел знать, зачем мы пригласили тебя сюда?
Чернец невольно вздрогнул.
— Да, мама, — тихо произнес он совсем другим тоном. — Мне плохо здесь. Я бы хотел поскорее вернуться на свой остров и забыть ваш Хастинапур как дурной сон… Скажи, зачем я вам понадобился? Я мог бы узнать это сам — но хочу услышать ответ от тебя. Или от тебя, — он обернулся к Гангее, и тот не выдержал взгляда двух янтарных углей, пылавших в полумраке комнаты.
Отвел глаза.
— Лунная династия угасает, — голос старухи был ровным и все таким же скрипучим. — Ты знаешь, что у Гангеи больше не будет детей. На днях умер мой последний сын от раджи Шантану. Умер бездетным. Царский род вот-вот может прерваться, а ты сам понимаешь, что это означает. Не только адские муки для душ предков, но и развал государства, междуусобицы, кровь…
Старуха закашлялась и надолго умолкла, переводя дыхание и собираясь с силами. Вьяса терпеливо ждал, что было на него совсем непохоже. Даже если он уже и понял, к чему клонит его мать, то не подал виду.
Только сейчас Гангея заметил в углу свернувшуюся кольцом кобру, которая слегка приподняла голову. Казалось, Крошка внимательно прислушивается к разговору.
— Но у моего умершего сына остались две жены, Амбика и Амбалика. Они еще достаточно молоды, чтобы родить здоровых сыновей. Помнишь старый обычай? В случае смерти бездетного главы государства брат покойного приходит к его жене, и их дети наследуют престол! Если же брата не найдется, для этой цели может быть приглашен любой благородный брахман. Ты, Вьяса, подходишь и так, и так, — сухой смешок царицы разлетелся вдребезги, не успев начаться. — И еще эдак. Думаю, мой муж был бы доволен, знай он правду… впрочем, сейчас он знает все. И мы не будем больше тянуть с этим делом. Завтра ты возляжешь на ложе с Амбикой и Амбаликой, надеюсь, они тебе понравятся…
Сатьявати снова засмеялась.
На черном лице Вьясы ясно отразилось смятение, которое он не сумел скрыть.
— Я… нет, я не хочу! Мама! Я отшельник, мне не подобает…
— Ты что, собрался умереть, не оставив потомства?! — жестко спросила Сатьявати. — А потом целую вечность радовать ад своим присутствием?
— Нет, но… Я пока не думал об этом! У меня еще будет время…
— Это время пришло. Кроме того, подумай лучше о радже Шантану и его предках, о всей Лунной династии — раз уж твоя собственная судьба тебе безразлична! Неужели ты намерен обречь их всех на адские муки?
— Нет, но… я не готов. — Странно было видеть Вьясу в растерянности. — Я боюсь, что у меня не получится!
— У тебя впереди целый день, чтобы подготовиться. Или тебе недостает мужской силы? Ты ведь подвижник, а у таких, как ты, семя не пропадает зря…
— Да с этим-то у меня все в порядке, — досадливо отмахнулся чернец, но было видно, что уверенность его напускная. — Просто… Я еще ни разу не был с женщиной! Кроме того, ты ведь знаешь, как я выгляжу! Что, если жены Вичитры…
— А-а, вот ты о чем, сынок, — мягко улыбнулась Сатьявати, как умела это делать давно, в другой, прошлой жизни. — Не бойся, царевны будут предупреждены. Тебе понравится!
Ее морщинистая рука пауком проползла по мохнатой шкуре шарабхи-восьминожки, служившей одеялом, нашарила ладонь сына и ободряюще сжала ее.
— Пойми, сынок, так надо. Все будет хорошо.
— Все будет хорошо… — эхом прошептал Черный Островитянин, глядя куда-то в одному ему ведомую даль.
5
Ночью Вьяса почти не спал: фантасмагорические видения, полные обнаженной женской плоти, роились вокруг него, соблазняли, искушали, вкрадчивые голоса шептали на ухо всякий ласковый бред, но постепенно из мары и шелеста вычленился достаточно осмысленный хор:
— Ты не можешь иметь детей… Не можешшшь… Не можешшшь…
— Ты — урод, и дети твои будут уродами! Они не должны мучиться… Мучиться… Мучиться…
— Но ты обязан продолжить род! Иначе не взыщи: добро пожаловать в ад… в ад… в ад…
— Твои сыновья станут править Великой Бхаратой! Бхаратой… Бхаратой…
— Нет! Бхаратой должен править Грозный… Грозный… Грозный…
Уже перед самым рассветом к измученному Вьясе явился Вишну.
Дрема? Явь?!
— У тебя родятся дети. Но Бхаратой должен править Грозный, — подвел черту Опекун Мира, перекрыв шепот видений, и голоса испуганно смолкли.
Бог ласково улыбнулся Вьясе и исчез, а отшельник наконец забылся тяжелым сном без сновидений.
144 
