с удовольствием перечитала 
52 
В фойе кинотеатра были полукругом расставлены столики, на которых стояли тарелки с фруктами, а напитки нужно было получать в баре. Подходите, говорите, чего бы вам хотелось, и бармен тут же нальет. Кирилл пристроился в очередь, а я встал рядом.
Весь сегодняшний день я чувствовал себя как-то не очень. Будто бегун, который бодро рванул со старта, а потом вдруг узнал, что одна из ног у него протез. Люди вокруг улыбались и предвкушали хорошее вино, а потом еще и хорошее кино. А мне хотелось нахамить окружающим, хлопнуть дверью и уйти.
Прямо передо мной стоял толстый писатель Быков. Мы поздоровались и немного поговорили о Горьком. Уже лет сто Горький отлично прокатывал за тему для светской беседы. В очереди за мной встал модный писатель Глуховский. С ним я тоже поздоровался, а говорить стал о cross-PR. Уже несколько лет эта тема тоже отлично годилась, чтобы перекинуться парой фраз с культурным собеседником.
Фойе кинотеатра понемногу заполнялось. Напитки молоденький бармен разливал смертельно медленно. Очередь в бар успела вытянуться почти до женского туалета. Кирилл задумчиво смотрел по сторонам, а потом сказал, что справедлива поговорка: красавиц ноги кормят. В смысле что если ноги не очень, то особенно и не поешь.
Стоять было скучно, и я что-то спросил у писателя Глуховского, а он ответил, что это его не волнует, потому что сейчас его волнует только желание хлопнуть джина.
– Ты уже пьешь алкоголь?
– Пью. Хотя и не часто.
– Но сегодня выпьешь?
– Если достоюсь в этот чертов бар. Писатель Глуховский был славным малым, но у
него была больная печень. Насколько я знаю, раньше писатель работал в кремлевском пуле журналистов. Вместе с президентом Путиным как-то он улетел в Гватемалу и что-то такое там съел. После Гватемалы Глуховский на атомном ледоколе поплыл к Северному полюсу, но по дороге весь пожелтел, и корабельный врач поставил ему диагноз: гепатит в каких-то страшных формах. Писателя Глуховского на вертолете сняли с судна и надолго уложили в больницу. Из кремлевского пула ему пришлось уйти, но парень не расстроился: завел себе радиошоу на главной станции страны, телевизионную передачу на не очень большом канале плюс колонку в журнале, который платил самые большие в Москве гонорары.
Писатель Быков в кремлевский пул не входил. И вообще к Кремлю относился не очень. Зато ТВ-проектов у него было аж несколько, а уж издания, в которых он вел колонки, считать можно было и вовсе дюжинами. В игре, которая называется «жизнь», мои ровесники давно получили по значку кандидатов в мастера спорта. А я так и не удосужился хотя бы прочесть ее правила. Стоя рядом с этими энергичными джентльменами, я чувствовал себя будто питекантроп, наткнувшийся на статую какого-нибудь древнегреческого бога. В смысле очень четко понимал собственную ущербность.
Северный полюс, кремлевский пул, блеск софитов… Даже бабушки-уборщицы из кинотеатра показывали на Быкова скрюченными пальцами и уважительно шептали: «Во! Писатель!» На меня окружающие показывали пальцем, только чтобы сказать, что я испачкал лицо. Все вокруг давным-давно чего-то добились. Ну или в крайнем случае определились с тем, чего они станут добиваться. Или (если случай совсем уж крайний) решили, что добиваться не станут ничего, и обозвали тех, кто все-таки добился, козлами и карьеристами.
А я?
3
По залу бродили интеллектуалы и светские львицы. Мужчины общались: насколько мне было слышно, пороли откровенную чушь. Это было в порядке вещей, потому что, как известно даже детям, никакого отношения к интеллекту русские интеллектуалы не имеют. Светские львицы были очень блестящие… особенно у них блестели глаза. Дамы пытались вызывать у окружающих мужчин эрекцию, но те давно привыкли к их ужимкам и не обращали внимания. По степени сексуальной привлекательности львицы не сильно отличались от дрессированных мартышек.
Я достал сигареты и закурил. Очередь к бару продвинулась еще на одного человека. В голову лезли странные мысли. О своем детстве я почти никогда не вспоминаю. Оно не имеет ко мне, нынешнему, никакого отношения. Та жизнь давно кончилась, маленького мальчика, носившего то же имя, что и я, давно нет. От первых десяти лет жизни осталось всего несколько картинок: сирень на Марсовом поле… чайки, отдыхающие на оградах императорских парков.
Квартира моих родителей располагалась на самой набережной Невы. В ней были неимоверной высоты потолки, и на этих потолках резвились сохранившиеся с дореволюционных времен пузатые ангелы. У отца была огромная библиотека. Не такая огромная, как сейчас у меня, зато куда лучшего качества. Книжки рядами стояли на полках, а полки уходили под самый потолок. Это были добрые и умные книжки. Они пахли пылью и не спеша рассказывали мне, маленькому, о мире, в котором предстоит жить. Тогда я еще не знал, что книжки всегда врут. Снаружи родительской комнаты лежал еще незнакомый мне мир, но в детстве я совсем не сомневался, что он будет мне таким же домом, как и эта комната.
52 
