очень нудно 
86 
— Миссис Паттерсон… Мариэлла… Можно я вас буду называть — Мариэлла? — Верно, они из разных сфер жизни, из разных миров, но на какое-то мгновение они стали друзьями. У них была общая цель — найти малыша. Мариэлла кивнула. — Он клянется, что пижаму подбросили. Он считает, что кто-то кому-то заплатил, чтобы пижаму подбросили. И этот кто-то, может быть, живет совсем рядом с вами, в этом доме.
— Но это была именно та пижама, что была на Тедди в ту ночь. Я сама видела. Я помню вышивку на воротнике.
— Разве у него не было еще такой же пижамы?
— Точно такой же нет. — Мариэлла покачала головой.
Беа Риттер скривилась, словно от боли. Ей так хотелось помочь Чарльзу! И Мариэлла решилась спросить:
— А ради чего вы так стараетесь? Для газеты или ради него? — Мариэлла испытующе взглянула на собеседницу, но та не дрогнула и сказала решительно:
— Все дело в нем. — И добавила гораздо тише:
— Вы ведь его все еще любите?
Мариэлла не сразу поняла, что ей говорить, насколько можно доверять этой журналистке, и вдруг почему-то решила, что доверять стоит. Уже тогда она знала, что Беа Риттер ее не обманет.
— Я его всю жизнь любила. И думаю, что буду любить всегда. Но он весь принадлежит моей прошлой жизни. — Мало-помалу Мариэлла пришла к такому выводу.
— Чарльз говорил мне то же самое. И он любит вас. К тому же я думаю, что он теперь опомнился. Все это не могло не встряхнуть его.
— Жаль, поздно, — печально улыбнулась Мариэлла.
— Он еще надеется, что мальчик жив. — Мариэлле необходимо дать если не уверенность, то хотя бы надежду.
— Хорошо бы это было так. Уже и ФБР думает, что поздно. Они боятся… — Мариэлла не смогла заставить себя договорить и отвернулась, потому что глаза опять наполнились слезами. Все бессмысленно. К чему этот суд? К какому бы наказанию ни приговорили Чарльза, мальчика они вернуть не смогут.
— Я в это не верю. — Беа Риттер коснулась своей крошечной ручкой запястья Мариэллы. — И я сама сделаю все, чтобы помочь его найти.
Я смогу использовать силу прессы, у меня есть связи…
Она пояснила, что у нее есть знакомства даже в преступном мире Нью-Йорка. Одному уголовному боссу понравилась когда-то серия ее статей, в которых она выставила его своего рода рыцарем без страха и упрека. Он пообещал, что не оставит журналистку в беде. Недавно, поговорив с Чарльзом, Беа решилась прибегнуть к помощи этого человека.
— Так чего же вы хотите от меня? — устало спросила Мариэлла. Хорошая девочка эта Беа, но уже очень поздно, а главное, затея ее так безнадежна… — Зачем вы ко мне приехали?
— Я хотела посмотреть вам в глаза и убедиться, что вы тоже не верите. Вы действительно не знаете. Но вы хотя бы можете допустить, что это сделал не он.
— Да, правильно.
— Этого мне достаточно. Наверное, па вашем месте я думала бы то же самое. Вы прожили с ним непростую жизнь, особенно когда… — Она запнулась, но обеим было ясно: когда умер Андре.
— Он сошел с ума, — грустно улыбнулась Мариэлла. — И может быть, так и не пришел в себя.
— Может быть, — Беа улыбнулась в ответ. — Он наверняка был чуть-чуть безумен, когда сражался в Испании.
Сама она могла только любоваться таким безумием. Ей нравилось то, что Чарльз написал. Однажды в тюрьме у них произошел долгий разговор. Чарльз сказал, что он не совершал этого преступления, и заплакал. Тогда она поверила ему. И дала себе клятву помочь ему во что бы то ни стало. Она понимала, что без Мариэллы Чарльзу помочь она не сможет.
— Мне жаль вашего мужа, — осторожно сказала Беа.
— Мне тоже. Страшно подумать, что завтра утром будет в газетах.
— Будет, да, — сказала Беа, которая уже успела посмотреть верстки кое-каких репортажей. — Но благодаря этому публика должна чуть-чуть посочувствовать вам. Вчера вас буквально раздавили. Это было отвратительно, поэтому я и сделала тот репортаж, который вы читали.
Она как Робин Гуд — вступается за обиженных, загнанных, затравленных. У нее много общего с Чарльзом.
— А почему Чарльз? — спросила она. — Почему вас беспокоит именно он?
— Я не хочу, чтобы человек был наказан несправедливо. Ведь речь идет о его жизни. Ведь и тогда, в случае с сыном Линдберга, я не верила, что Бруно Хауптман виновен. Да, и там были улики, но большую часть их можно было объяснить совпадениями. В газетах поднялась жуткая истерия. Мне было чуть за двадцать тогда, это было первое серьезное дело, с которым я работала. И я знала, что можно что-то изменить, но я не сделала этого. Сделаю сейчас. Или умру.
86 
