очень нудно 
32 
Я опасливо покосилась на мембрану. Скрежет усилился, превратился в треск. Наконец хаос стих, сменившись голосом — тоже скрипящим, хриплым.
— А-а, это ты! Не обращай внимания, это у меня батарею снимают. Лопнула, дрянь! Еще и батарея! Я только вздохнула.
— Ты чего, по поводу статьи звонишь? Да ну ее на фиг, Гизело, подставили нас, ясен пень! Я уже Никанору три раза говорил, чтоб он мэра не слушал. И кретинов тех в столице. Ладно, не обращай внимания, мы опровержение пошлем. Официальное! Все, больше не могу! Батарея тут, мать ее!..
Снова скрежет, грохот — и тишина, прерываемая мерным бибиканьем трубки.
Что называется, объяснил!
Я подошла к окну (на проезжей части возле вскрытого люка резво суетилась бригада водопроводчиков, скандируя заговоры; дирижировал камланием Тех-ник в форменном зеленом ватнике). И сообразила, что очень хочу курить — впервые за двадцать лет. Сигаретку бы — а еще лучше папиросу, настоящую, каких сейчас уже не выпускают. Пару затяжек «Беломора» — какое счастье!..
Впрочем, и «Беломор» не поможет.
Внедренному сотруднику Стреле в этих стенах делать больше нечего. Когда о внедренном сотруднике дважды (дважды!) за одну неделю пишут в прессе — это конец. Это ясно и ребенку, а не только мне и моим боссам. Пора уходить. Сегодня? Завтра? По сигналу «Этна» — или просто сесть на первый попавшийся поезд? Впрочем, в любом случае надо дождаться приказа. Сеанс связи вечером, хорошо, если бы откликнулся Девятый…
Я отошла от окна, вновь взяла газету, перелистала. На первой странице — репортаж из Бирмингема, где скоро соберется «десятка», G-10, как выразился Цицерон-Лычаков. А хорошо нас подставили! Сначала мэр (только ли мэр?) давит, требует привлечь зарвавшихся попов, ссылается на санкцию патриарха. Потом… — потом все они в белом фраке!
А мы?!
***
Дуба на месте не оказалось, что расстроило меня окончательно. Добил же меня мертвый буфет, где по случаю наших бедствий можно было приобрести лишь салат из сушеных тараканов. Оставалось одно: срочная эвакуация в ближайшую кофейню. Недалеко — прямо через дорогу. Кофейня так себе, и кофе там прескверный (не иначе Сурожанину булочек жалеют), но это все-таки лучше, чем тараканы.
Выйдя на улицу, я полюбовалась героическим трудом водопроводчиков, подождала, пока проедут машины, м ступила на проезжую часть. Обледенелый асфальт, истертый грязными шинами, скользил, я невольно замедлила шаг…
Первый «Мерседес» вынырнул из-за угла бесшумно, словно на воздушной подушке. Откуда появился второй, я даже не успела заметить.
— Эра Игнатьевна! Добрый день!
Одна машина впереди, другая за спиной, я — между. Из распахнутых дверей дружно вываливаются широкоплечие парни в кожаных пальто. Румяные ряхи улыбаются, сверкая «рыжевьем», ручищи в карманах, ребристые подошвы попирают асфальт.
«Братва»!
Я оглянулась на окна своего кабинета, ставшие внезапно такими родными и близкими. А хорошо работают! Прямо напротив городской прокуратуры!
Тот, кто пожелал мне доброго дня, подходит ближе. Кожаное пальто, модная шляпа, большая родинка на подбородке. Зубы не золотые — обычные. И улыбка, как ни странно, приятная.
— Позвольте отрекомендоваться!
Шляпа взлетает вверх. Улыбка становится шире, а в моих руках — визитная карточка. Рифленый полукартон, золотые буквы…
«Лукьяненко Сергей Сергеевич. Коммерсант».
Внизу — телефоны, факс и интернетовский адрес, но не это интересно. Паровозик! Маленький золотой паровозик в левом верхнем углу. Да, обнаглели! Даже прятаться перестали, паровозики рисуют!
Внезапно лицо с родинкой кажется мне знакомым. Файлы розыска? Нет, не то! Улыбка! Я еще тогда подумала, что парень хорош, но глуповат…
— Позвольте! Вы — Лукьяненко? Чемпион мира по греко-римской борьбе?
Шляпа взлетает вновь. Изящный полупоклон.
— Бог мой. Эра Игнатьевна! Неужели вы — болельщица?
— Отчасти, Сергей Сергеевич, отчасти. Никакая я не болельщица, просто память хорошая. Чемпион мира Лукьяненко соучредитель «Перум-фонда», две ревизии нашего экономического отдела, обе — впустую. Помню!
Правда, с тех пор господин Лукьяненко изрядно пополнел, раздался. Тяжело быть коммерсантом!
ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА…
Некоторые мужики своего живота стыдятся, зато этот носит «мозоль», как орден Золотого Руна. Заслужил! Движения уверенные, сильные, но не резкие. Спортсмен! Зато глаза, как ни странно, самые обычные. И сам он какой-то одномерный, без всякой тайны, весь наружу. Но не хотела бы я повернуться к нему спиной!
32 
