60 
Врач ко мне не приходил, зато отец все время, что я был в бреду и лихорадке, сидел рядом с Библией и четками и молился. Я не знаю, говорил ли во сне — как бы то ни было, от отца я об этом ничего не узнал, — но когда я очнулся на следующий день, он без единого слова выволок меня из кровати, вымыл жесткой мочалкой и натянул на меня одеяние для причастия. В молчании мы отправились в церковь, и там, перед большущей толпой зевак, я принял вафлю и вино без всяких происшествий.
Тогда слухи — нет, не прекратились, потому что в деревне ни один скандал не забывается, — но болтать стали меньше — по крайней мере, когда отец был в пределах слышимости. Официальная версия гласила, что со мной случился небольшой эпилептический припадок, и это сочли достаточным оправданием для того, чтобы я перестал ходить в школу и не попадал под влияние других мальчиков. Отец, как и Бог, не спускал с меня глаз, но никогда не упоминал о том случае в церкви, и я во второй раз ощутил тревожную высокомерную радость, оттого что вышел сухим из воды. А потом я вырос и не вспоминал об этой истории… До сего дня.
Присси Махони вот уже двадцать лет как мертва. Умер и мой отец, и нога моя не ступит больше на землю родной деревни… так почему же события того давно забытого лета кажутся мне такими близкими, словно все это произошло вчера? Я был дураком, свирепо сказал я себе, вот и все. Уже некому судить меня. Некому.
Но настроение изменилось, и хотя я пытался вернуть прежнюю беззаботную, бесстыдную радость, все было тщетно. На Кромвель-сквер я оказался перед рассветом, с изжогой и опухшими глазами.
Я заглянул в комнату Эффи и был потрясен своей реакцией — как мучительно видеть ее, белую и спокойную на смятых простынях, невинную как дитя. Какое право она имеет выглядеть невинной? Я ее знал, знал узкую колдовскую скважину меж ее ног, знал ее мерзкую греховность. Лицемерка! Если бы она была настоящей женой, мне бы не пришлось сегодня спать с хеймаркетской шлюхой и идти домой по холодным предрассветным улицам, преследуемому Фуриями памяти…
Но тут злоба моя натолкнулась на препятствие: Марта не была хеймаркетской шлюхой. Я знал это, и ярость отступила. Я вспомнил ее прикосновения, ее голос, вкус ее кожи, вспомнил ясно, будто влюбленный…
— Марта… — Я не осознавал, что говорю вслух, и вздрогнул от звука собственного голоса. Я взволнованно посмотрел на Эффи. Потревоженная моим голосом, она, кажется, шевельнулась под одеялом, беспокойно повернулась на подушке, тихонько, по-детски застонав. Я задержал дыхание, стоя у двери, внушая ей, чтобы она спала. Я простоял без движения минуту или две, боясь ее разбудить, затем осторожно толкнул дверь и вышел в коридор.
Внезапно что-то коснулось моих ног, и в нелепом приступе ужаса я подумал об игрушечной Коломбине с лицом Присси Махони, что тянет ко мне руки из темноты. Я чуть не закричал. Но увидел жуткий блеск глаз в тени и лишь тихо выругался. Снова чертова кошка Эффи!
Я зашипел на нее, и она зашипела в ответ, а потом вернулась в свою стихию, во мрак, и я прокрался к себе в комнату.
35
Когда я проснулась, солнце лилось в открытое окно и Тэбби сидела у моей кровати с шоколадом и печеньем на подносе. Я попыталась вспомнить сны прошедшей ночи, но обнаружила в памяти лишь несколько ярких несвязных образов: Фанни сидит у огня с Мегерой и Алекто, моя голова у нее на коленях; лицо Моза, бледно-желтое в свете камина; и Генри — после свадьбы он ни разу не улыбался мне с такой нежностью… Цветные картинки, разрозненные, словно перетасованная колода карт… и все же я чувствовала странную свободу и благополучие, каких не бывало с тех пор, как погиб мой ребенок.
Я резко села. Оказывается, я здорово проголодалась. Выпив шоколад и съев все печенье, я попросила Тэбби принести тосты.
— Честное слово, я, кажется, выздоровела, — радостно сказала я.
— Я, конечно, очень рада это слышать, мэм, — осторожно ответила Тэбби, — но вы же не станете переутомляться, пока окончательно не поправитесь? И мистер Честер сказал…
— Мистер Честер? А где он?
— Он сказал, что пойдет работать в студию и не вернется до вечера.
Надеюсь, мое облегчение было не слишком очевидно.
— Понятно, — произнесла я, приняв беспечный вид. — Ну, думаю, сегодня я вполне могу немножко прогуляться. Свежий воздух пойдет мне на пользу, и день просто чудесный, не правда ли?
— Но… Ведь мистер Честер сказал, мэм…
60 
