24 
Он немного поговорил о мелочах, адресах; какие-то были мне известны, какие-то нет. Потом он сказал:
– И, пожалуйста, имейте в виду: я безмерно уважаю вас за то, через что вам пришлось пройти.
– Я всегда хотел лишь одного, – с благодарностью произнес Джон, – помогать людям.
– Вы сможете продолжить свою прекрасную работу. Это я гарантирую.
Он гарантировал это. Безвольно пожав плечами. В отеле «Империал» полно стариков. Это стариковский отель. Мы видели и обоняли их, когда поднимались сюда, их неверную осанку и дружную нерешительность. Судя по официальному костюму и строго локализованной харизме, часть здешнего старичья находится на попечении Кредитора. Это я гарантирую… Его легко было представить гарантирующим что угодно, по крайней мере на словах.
– Я очень хотел бы и дальше помогать людям, – сказал Джон.
– Бросьте все, начните сначала где-нибудь на новом месте. Плюс еще в том, что у вас нет семьи.
– Это необходимо?
– Тогда лучше просто уехать из Нью-Йорка, – сказал он. – Пока что все это на уровне штата. Речь идет не о Сан-Кристобале. Речь идет о Нью-Джерси. Даже не о Канаде.
– В этом я не нуждаюсь.
– Мы могли бы помочь вам с оплатой адвоката и с юридической консультацией.
– Что бы вы посоветовали?
– В Службу иммиграции и натурализации. Чтобы аннулировать ваше гражданство.
– Куда-куда?
– В худшем случае Министерство юстиции подаст заявление в СИН.
Преподобный помолчал.
– Не дай-то Бог, – произнес он и потрогал гибким пальцем свою булавку с распятием.
На мгновение он вновь стал грустен и властен. Возможно, то была грусть медиума или шамана, который, постоянно контактируя с ангелами и демонами, порой бывает подавлен мыслью о собственной бездарности против их сил и чар, их порчи, их сглаза.
– Единственная опасность сейчас, – продолжал Преподобный, – состоит в том, что пронюхает пресса. Помните, как было с той бедной несчастной дамой из Куинса?
Джон подождал. Он смотрел на кровати-близняшки. Потом быстро и неожиданно повернулся к Преподобному, державшему перед нами фотографию. Увидели мы ее лишь мельком: Преподобный тут же ее убрал. И слава богу. Эта фотография, этот зернистый выплеск, такой мимолетный, – я понял, что информация в ней содержится чрезвычайно важная. Фотография была черно-белой. Она говорила о силе. На ней были запечатлены двенадцать человек в очевидной взаимосвязи. Двенадцать мужчин, принадлежащих к двум представленным поровну и кардинально отличным типам. Шесть одних, полдюжины других. У одних – сила и коллективная ответственность. У других – никакой силы, полная безответственность и так себе коллектив, общность слабых и униженных. Между ними происходил безмолвный диалог. Шестеро говорили другим шестерым: что бы еще ни разделяло нас, что бы нас ни связывало, важно только одно: мы принадлежим к живым, а вы – к мертвым. Мы – живые, вы – мертвые. Покойники.
– Вот как. Все, что у них есть, – вот это, тридцатилетней давности, и два так называемых свидетеля.
– Никаких, – сказал Джон.
– Как – никаких?
– Я не совершал преступлений.
– Обычный подвох: вы ведь умолчали насчет вашего криминального прошлого?
– А-а.
– Поступил запрос о вашей натурализации в США.
– Продолжайте.
– Становится жарковато.
Я подумал, не имеет ли он в виду тот жар, в который бросило Джона. Тогда Джон смущенно отвел взгляд и сказал:
– Моя мать…
– Это для нас плюс, – оживился Кредитор.
– Родной язык.
– А, точно, припоминаю. Это у вас нет акцента.
Они встали и пожали друг другу руки. Джон сказал:
– Скажу вам честно. Вчера было лучше.
– И как вы себя сегодня чувствуете, позвольте поинтересоваться?
– Преподобный отец.
– Доктор.
Мы с Джоном вернулись на свою квартиру, но поначалу в том Тодовом состоянии трудно было насладиться ее красотами (например, огромным слуховым окном). Неплохо было бы не путаться у него под ногами. Какой-нибудь женщине, типа Айрин, рядом с ним пришлось бы несладко. Так что можете себе представить, каково было находиться у него внутри.
Затем позвонил Преподобный и поделился новостью о надвигающейся грозе, и я подумал было, что именно это мы меньше всего хотели бы от него услышать. Но в итоге все как-то на удивление обошлось, небеса не разверзлись. День прошел в приятном одиночестве. Телевизор, газета, решение мелких бытовых проблем: измельчитель кухонных отбросов, ноготь на ноге, пуговицы на рубашке, лампочки. Самосознание, оказывается, не невыносимо. Оно прекрасно: вечное творение, распад ментальных форм. Покой… Ближе к полудню Джон стал вести себя весьма знакомым образом: потягиваться, почесываться и довольно вздыхать. Это значило, что он собирается на работу.
24 
