очень нудно 
66 
Неожиданно послышался хруст, и на них упади две тени. Пирс перевернулся, осыпая градом камни, и сел. Проклятье, пронеслось в голове у Тео, вот проклятье!
— Можно, мы заберем у вас Минго? — спросил Эдвард. — Он нам нужен для игры в перышки.
— Он не пойдет, — сказал Пирс. — У них с дядей Тео — любовь.
Пирс не потрудился прикрыть свою наготу в присутствии Генриетты, привыкшей наблюдать мужчин раздетыми.
— Если как следует попросить — пойдет, — сказала Генриетта. — Не откажет из вежливости.
— Давай, Минго, хватит прохлаждаться, — сказал дядя Тео, сгоняя пса со своих колен.
— Летающих тарелок не видели в последнее время? — спросил Пирс.
— Вчера видели одну. Мы думаем, это та же самая.
— Как интересно, — сказал Пирс, — никто этих тарелок не видит, только вы одни!
На тему летающих тарелок близнецы шутить отказывались.
Эдвард, не оставляя попыток привести в стоячее положение вяло упирающегося Минго, сказал:
— Ой, хоть бы дождь пошел поскорее!
Генриетта, поманив брата кивком в сторонку, стала нашептывать ему что-то. Эдвард выпустил Минго, и тот незамедлительно повалился снова наземь. После продолжительного шушуканья и возни Эдвард, прочистив горло, обратился к Пирсу официальным голосом, как это называлось на языке близнецов:
— Пирс! У нас тут есть одна вещь, и мы хотим ее тебе подарить.
— Что это? — процедил Пирс равнодушно.
Он опять улегся на гальку, только на этот раз лицом вверх.
Двойняшки подошли ближе, и Пирс нехотя приподнялся на локте.
— Вот, — сказал Эдвард. — Мы хотим отдать ее тебе, насовсем.
— С наилучшими пожеланиями, — сказала Генриетта.
Эдвард протянул что-то Пирсу, и тот принял подарок в шершавую от песка смуглую горсть. Тео, приглядевшись, увидел, что это окаменелость, причем замечательная: почти что безупречной сохранности аммонит. Изящная точеная спираль четко обозначалась на обеих сторонах камня, который вертел в руке Пирс; море сгладило острые края и затушевало рисунок как раз в меру, чтобы создать прекрасное творение. Тео знал, что такой подарок должен стоить немалой жертвы двойняшкам, которые ценили камни, исходя не только из научных, но и из эстетических соображений.
— Спасибо, — сказал Пирс, довольно неловко держа камень.
Эдвард попятился назад, точно собираясь отвесить поклон, и сразу вновь переключил свое внимание на задачу вернуть к жизни Минго. Пирс лениво встал. Близнецы, с бессчетными «Ну, пошли!» и «Хороший песик!», уломали собаку последовать за ними и уже двинулись было прочь по розовато-меловому и белому сверкающему простору, когда Пирс дернулся вдруг и выпрямился, будто его ударило током. Свернув пружиной свое нагое тело, он отвел руку назад, развернулся на пятках и мощным вращательным броском зашвырнул аммонит далеко в море.
Эдвард и Генриетта, на глазах у которых это произошло, остановились как вкопанные. Тео вскочил на ноги. Пирс отвернулся, став спиной к морю. Близнецы, держась очень прямо, продолжили свой путь в сопровождении Минго.
— Какая же ты свинья! — сказал Пирсу Тео. — Лучшего ничего не мог придумать?
Пирс оглянулся на него через плечо, с лицом, перекошенным до неузнаваемости наподобие японской маски. Да он вне себя от ярости, подумал Тео, хотя нет — он готов вот-вот разрыдаться.
— Ну-ну, спокойно, Пирс.
— Мне плохо до смерти, места себе не нахожу!
— Понятно. Только нельзя вымещать это на близнецах.
— Может быть… А, да какая разница. Я всех ненавижу. Все черно вокруг.
Живо рисуя себе, как он заключил бы kouros в свои объятья, Тео вновь расположился на камнях, решительно подсунув под себя ладони. Пирс стоял между ним и морем, на светозарно-синем фоне воды и неба, выгибаясь всем своим смуглым телом, напрягая мускулы, словно узник, закованный в цепи.
— Тогда держи этот мрак в себе, — сказал Тео. — Не перекладывай на других.
— Если держать в себе, я просто умру. Вы когда-нибудь были безнадежно влюблены, дядя Тео?
— Был.
«Безнадежно» — это в самую точку, думал Тео, крепче упираясь ладонями в гальку.
Пирс, поникнув, с кривой усмешкой подобрал свои вещи и медленно зашагал по берегу в противоположном от близнецов направлении.
Тео хотел позвать его назад, но передумал. Ладно, пускай уходит, от безответной любви нет лекарства, ее нужно терпеть, и баста. Я же терплю, — пусть и он тоже терпит.
66 
