57 
— Бешеный бык? Переломал пшеницу?
— Смотрите, — сказал Тони, указывая за дверь. — Папа протоптал на поле штук сто тропинок!
— Когда же ты наконец вырастешь и станешь писателем? — сказал отец.
Как только небо чуть посветлело, он отправился на пшеничное поле и вновь, с горящими глазами и отрытым ртом, принялся отважно ходить по нему из конца в конец, иногда настораживаясь и раздвигая мягко шелестевшие на ветру колосья трясущимися руками. Где же она? Где?
Голод заставил его вернуться к полудню домой, но, схватив бутерброд, он тут же вернулся на поле. На его покрытом испариной лице отражались одновременно страх и довольство, возбуждение и разочарование. Иногда он останавливался и бормотал, обращаясь то к небу, то к полю, а то и к собственным рукам:
— Вы слышали? Бабах! Прежде снаряды даже близко не подлетали к нашим фермам! Женщина! Принеси мне супа!
— Зайди в дом, получишь! — ответила жена.
— Господи, да у меня же времени в обрез, — продолжал бормотать он. — Где же воронка? Снаряд должен был войти в землю. Лет через тридцать на него сядет муха или заберется муравей, и тогда… Нет-нет, я не могу оставлять детям подобное наследство. Поселившийся на нашем поле враг будет таиться до тех пор, пока кого-нибудь не убьет. Вы только представьте себе! Война окончится. Герои вернутся домой. Пролетят годы. И однажды герой решит вспахать поле и… И тут взорвется эта треклятая бомба!
— Ты уверен в том, что она упала именно на наше поле? — поинтересовался Тони, почесывая в затылке и пряча улыбку.
— Разве ты не видел вспышки? Трава вон как пожелтела!
— Она уже и вчера была желтой.
— Она упала с неба подобно раскаленному болиду! Я видел…
— Окна нашей спальни выходят на другую сторону, — сказала мать, входя с тарелкой горячего супа.
— Ну и что из того? Она упала в самый центр моего пшеничного поля! Храни нас Бог!
— Мы тоже будем ее искать! — закричали дети.
Он посмотрел на свою жену.
— Поздравляю. Твои наследники сошли с ума. — Собрав детей, точно цыплят, он повел их к краю поля. — Послушайте меня, дети. Вы не будете подходить к нашему полю, даже если понадобится сорок лет, чтоб найти эту бомбу! Кто знает, когда она взорвется? Это может произойти в любой момент, понятно?
Они смотрели на залитое солнцем пшеничное поле.
— Тик-тик-тик! — сказал Тони.
Отец грозно посмотрел на него.
— А ну, сбегай к соседям и расскажи им о бомбе! Живо!
Тони понесся к соседям.
— Самое лучшее, что мы можем сделать в этой ситуации, так это уехать отсюда и попросить правительственных чиновников заняться поисками бомбы, — спокойно сказала мать.
— Правительственных чиновников?! Едва они подойдут к нашему полю, как вся пшеница поляжет на корню! — Отец на минуту задумался. — Впрочем, в чем-то ты права. Бери детей и бабушку и езжай в деревню. Столоваться я буду у соседей. Я бомбы не боюсь.
— Я тоже ее не боюсь.
— Но ты же понимаешь, что кто-то из нас все равно должен будет остаться!
— Тогда останусь и я. Главное, чтобы ты к своей бомбе детей не пускал.
— К моей бомбе?
— Кажется, соседи пришли, — сказала она, прислушиваясь. — Схожу-ка я за вином…
— Я же говорил тебе, принеси побольше вина!
Он выглянул за дверь и увидел идущих по лугу и по дороге людей, спешивших на помощь.
— Почти одни мужчины, — покачала головой жена. — Один другого умнее!
Собравшийся народ, в основном мужчины, провел все утро на краю пшеничного поля, внимая своему соседу, урожай которого мог оказаться ужасным.
— Судя по всему, враг стрельнул сюда из той огромной пушки, — предположил отец.
— «Длинный Том», — добавил маленький Тони.
Рука отца замерла в воздухе, и лицо его побагровело.
— Она может стрелять на сорок миль! — продолжил он.
— «Длинный Том» называется, — повторил Тони.
— Слушай, — обратился к нему отец. — Почему ты не в школе?
— Ты просил всех остаться дома, — ответил Тони. — Иначе мы не увидим этого страшного взрыва, который поубивает всех наших коров.
— Тогда принеси нам еще пару бутылочек вина! Самого лучшего! — Отец вновь повернулся к гостям. — Вы помните, что после Первой мировой десять тысяч фермеров пали смертью храбрых, подорвавшись на старых минах и бомбах?
Соседи дружно закивали.
— Малейший шорох — и крышка! — прошептал отец.
— Один удар сердца? — осторожно предположил один из соседей.
57 
