148 
— До свидания, моя любовь, — прошептала она. На ее лице появилась слабая улыбка. — Ты же и в самом деле любишь меня, да? — прошептала она.
— О, да, всем сердцем, — сказал я.
Она быстро отстранилась от меня, как будто иначе это было бы невозможно, и стала подниматься по склону, выбираясь на подъездную аллею. Я услышал, как зарычал мотор ее машины, а затем, сделав медленный круг, направился к черному входу и в свою комнату.
Я был настолько бесконечно несчастен, что плохо представлял, что делаю. И в какой-то миг меня осенило, что то, что я сотворил, было безумием. Потом в моем мозгу пронеслось, что этого не должно было случиться. Эгоистичный дьявол вроде меня просто не позволил бы ей уйти!
Кто говорил все эти благородные слова!
Она дала мне шанс, возможно, единственный шанс. А я сыграл в Святого Лестата! Изобразил героизм. О Господи, что же я наделал! Теперь ее мудрость и сила и близко не подпустят ее ко мне. Возраст только увеличит ее душу и ослабит для нее блеск моего очарования. Я потерял ее навсегда. Ох, Лестат, как же я тебя ненавижу!
У меня было предостаточно времени, чтобы осуществить ритуал с ночной сорочкой, и когда я с ним покончил, страдая от жажды и горя, вызванного мыслями о том, от чего я только что отказался и, возможно, потерял навсегда, я понял, что не один.
Снова призрак, подумал я. Mon Dieu. Очень осторожно я взглянул на маленький столик.
Какое зрелище.
Это была взрослая женщина, возможно, лет двадцати, двадцати пяти. Блестящие черные волосы, уложенные локонами. Пышное платье в несколько слоев шелка, длинные нити жемчужного ожерелья. Она сидела, закинув нога на ногу, из-под подола выглядывали необычные каблуки.
Стелла!
В этом было что-то пугающее, как будто бы маленькая девочка, которую я знал, вытянулась, растянулась и раздалась во все стороны; в левой руке она приготовила сигарету в держателе…
— Душка, не будь таким глупым! — сказала она. — Конечно же, это я! Дядюшка Джулиан очень боится тебя теперь, он больше к тебе не приблизится. Но у меня есть от него послание: "Это было великолепно!"
Она успела исчезнуть до того, как я запустил в нее ботинком. Но я все равно не стал бы этого делать.
Но имеет ли это значение? Пусть они приходят и уходят. В конце концов, это же ферма Блэквуд, разве нет? А ферма Блэквуд всегда открывала потусторонние порталы для духов.
И теперь я забрался в постель и придвинул поближе книгу.
Когда моя голова погрузилась в мягкую подушку, я кое-что понял. Даже испытывая горе и переживая потерю, я обладал Ровен. Она навсегда осталась со мной, как подарок. Мое одиночество никогда больше не будет таким горьким. С годами, возможно, она отдалится от меня, она может прийти ко мне, чтобы осудить за страсть, отдавшую ее мне в руки.
Она может быть потеряна для меня по каким-то иным жизненным причинам, которые заставят меня плакать ночи напролет. Но я никогда не потеряю ее совершенно. Потому что невозможно потерять урок любви, который она мне преподала. Вот, что она дала мне, пока я пытался ей это дать.
И вот, как и в любой другой день, трава на ферме Блэквуд покрылась росой, и до того, как взошло солнце, я мечтал о том, что:
Я хочу быть святым, я хочу спасти миллионы душ, я хочу выглядеть, как ангел, но я не хочу разговаривать, как гангстер, я не хочу поступать плохо даже с плохими парнями, я хочу быть святым Хуаном Диего…
…Но вы меня знаете, и сядет солнце, и может быть, мне захочется поохотиться на проселочных дорогах, в этих маленьких стоящих в стороне от проезжей части пивнушках, и, конечно же, вдыхать запах солода и опилок, и да, само собой, станцевать под Дикси Чикс, звучащих из музыкального автомата, и может быть разобраться с парочкой погрязших в пороках ребят, которые так меня и ждут. И когда я до краев наполнюсь кровью и устану от гула катящихся шаров, и меня утомит теплый отсвет зеленого фетра, кто знает, да, кто знает каким восхитительным покажется мне небо с разорванными облаками и мерцающими маленькими звездами, когда я воспарю над землей и раскину руки, будто нет во мне никакого стремления к теплу и добру.
Прочь от меня, о, смертные с чистым сердцем. Уйдите из моих помыслов, о души лелеющие великие мечты. Замолчите для меня все гимны во славу. Я притягиваю к себе проклятых. По крайней мере, на какое-то время.
И потом мое сердце застонет, оно не станет молчать, оно не пожелает смириться, оно не сдастся — кровь, которая учит жизни, не станет учить лжи, и любовь снова станет моим приговором, моим стимулом, мой песнью.
148 
