очень нудно 
51 
Пока я извлекал все эти пузыречки с индикаторами и пристраивал подставку с пробирками для теста его мочи над раковиной, Бигги прошептала своим гарпиям у двери, что соревнования закончились, что комендантского часа нет и что машина была взята под честное слово и будет возвращена.
— У Меррилла есть машина… — бросил я на немецком Бигги, — если ты захочешь остаться.
— Это еще зачем? — спросила она. Вспомнив вранье Меррилла, я сказал:
— Я хочу показать тебе стихи, посвященные тебе.
— Мне очень жаль, Боггли, — пробормотал Меррилл, — но это были такие потрясные сиськи. Господи, ну и приманка… я просто должен был выстрелить по ним. — Но он тут же заснул, совершенно обессиленный.
— Машина… — все скулила одна из уродок. — В самом деле, Бигги…
— Мы просто должны вернуть ее, — вмешалась вторая.
Бигги обвела комнату Меррилла и меня заодно холодным, вопросительным взглядом. Где бывший прыгун с шестом держит свой шест?
— Нет, пожалуйста, не сейчас, — объявил всем Меррилл. — Мне нужно пописать… да!
Жонглируя пузырьками и пробирками для теста мочи, я повернулся к девицам, толпившимся у двери, повторив Бигги на немецком:
— Он должен пописать, — и с надеждой добавил: — Ты можешь подождать за дверью.
О, теплая, крепкая велюровая глыба!
Затем я оказался отрезанным дверью от их бормотания в коридоре, до меня доносился лишь сердитый шепот гарпий Бигги и ее спокойное возражение.
— Ты не забыла, что утром за завтраком у нас встреча…
— А кто собирается пропускать завтрак?
— Тебя спросят о сегодняшнем вечере…
— Бигги, а как же Билл?
«Билл?» — подумал я, пока, покачиваясь, вел Меррилла к раковине; его руки хлопали, словно крылья какой-то слабой, неуклюжей птицы, которая пыталась взлететь.
— А при чем тут Билл? — резко прошептала Бигги.
Правильно! Передайте Биллу, что она сбежала с прыгуном с шестом!
Но ненадежное положение Меррилла у раковины потребовало всего моего внимания. На стеклянной полочке, где находилась зубная паста, стояла подставка для пробирок с растворами веселых расцветок для определения уровня сахара в моче. Овертарф уставился на них точно таким же влюбленным взглядом, каким, как я видел, взирал на яркие бутылки позади стойки бара, и мне пришлось удерживать его локоть, чтобы он не соскользнул в раковину, пока я пытался пристроить его обвислый стручок в специальную кружку для писания — пивную глиняную кружку, украденную им в Вене; он любил ее потому, что у нее имелась крышка и в нее вмещалась почти кварта.
— Все в порядке, Меррилл, — сказал я ему. — Давай, писай. — Но он лишь глазел на подставку с пробирками, как если бы никогда раньше ее не видел.
— Проснись, малыш, — теребил я его. — Ну, давай! Пи-пи. — Но Меррилл только косил взглядом сквозь пробирки на свое смертельно бледное лицо, отражавшееся в зеркале. Через плечо он увидел меня, маячившего за ним, — зловещего типа, который, прижавшись к нему изо всех сил, старался удержать его в вертикальном положении. Он уставился на мое отражение крайне враждебно — он меня, видимо, не знал.
— Отпусти мою пипиську, эй ты, — сказал он отражению.
— Меррилл, заткнись и писай.
— Неужели это все, о чем вы думаете? — прошептала Бигги своим товаркам в коридоре.
— Ну так что нам сказать Биллу? — спросила одна из гарпий. — Знаешь, я не собираюсь врать, если он меня спросит, я все ему скажу.
Я открыл дверь, затем, удерживая Меррилла за талию, пристроил его краник в кружку для писания.
— А почему бы вам не рассказать ему все, даже если он и не спросит? — обратился я к этим крокодилицам.
Затем я закрыл дверь и направил Меррилла снова к раковине. Где-то на полпути он начал мочиться. Резкий смех Бигги, видимо, задел какую-то особо чувствительную его часть, потому что он дернулся, освобождая мой большой палец от зажима крышки и попадая ногой в упавшую кружку. Рванувшись в сторону, он написал мне прямо на колени. Я схватил его у изножья кровати, где он скрючился, продолжая пускать мочу высокой дугой; лицо Меррилла по-детски скривилось от обескураживающей его боли. Я крепко обхватил его, перегнувшись через спинку кровати, и он мягко рухнул на постель, выпустив финальную струю прямо в воздух, потом он отвалился на подушку. Я поставил кружку на пол, обмыл ему лицо, перевернул подушку и накрыл друга тяжелым стеганым одеялом, но он лежал неподвижный, с потухшим взглядом. Я смыл с себя его мочу и, собрав при помощи пипетки остатки ее из кружки, капнул по капле в разные пробирки: в красную, зеленую, голубую и желтую. Затем я сообразил, что не знаю, где таблица цветов. Я понятия не имел, в какой цвет должен измениться красный или какой цвет означает опасность в голубой пробирке, и должен ли зеленый оставаться прозрачным или же стать мутным, и зачем нужен был желтый. Я лишь наблюдал за действиями Меррилла, потому что он всегда приходил в себя в момент, когда надо было интерпретировать цвета. а подошел кровати, где он сейчас, кажется, спал, и как следует шлепнул его по лицу; он сжал зубы, что-то пробормотал и не проснулся, так что я довольно сильно пнул его в живот. Но вышло лишь «чпок»! А Меррилл даже не вздрогнул.
51 
