очень нудно 
65 
— Прости, Биг. Я хотел лишь подурачиться…
— Должна признаться, я была польщена, — улыбнулась она и затем надолго замолчала. — Я хочу сказать, что это было очень приятно, — добавила она. — Он такой симпатичный парень, и он вправду хотел меня.
— Ты удивлена?
— А ты нет? — спросила она. — Кажется, тебя я интересую значительно меньше.
— О, Бигги…
— Ну хорошо, я не права, — сказала она. — Должно быть, ты больше интересуешься теми, кто обращает на меня внимание, Богус, и не препятствуешь этому.
— Бигги, это всего лишь дурацкий вечер. Погляди на Коута и эту девушку…
— На эту безмозглую потаскушку?..
— Бигги! Она еще ребенок!..
— Коут твой единственный друг, который мне нравится.
— Очень хорошо, — сказал я. — Я тоже очень люблю Коута.
— Богус, я могла бы жить так всегда. А ты? — Как Коут?
— Да.
— Нет, Биг.
— Почему? Я задумался.
— Потому что у него ничего нет? — спросила Бигги, но это было ерундой, поскольку для меня это также не имело значения. — Потому что ему не нужен никто другой? — продолжила она свою мысль. — Потому что он живет у океана круглый год? — «Это тоже не имеет отношения к тому, о чем мы говорим», — подумал я. — Потому что он так много вкладывает в свои фотографии, и ему не нужно ничего вкладывать в свою жизнь?
Эта Бигги — настоящее шило. Я сделал вид, что не заметил вопроса.
— Значит, ты могла бы жить здесь с Коутом, Биг? — спросил я ее, и она долго не отвечала.
— Я сказала, что могла бы жить так, — вымолвила она наконец. — Но не с Коутом. С тобой. Но так, как живет Коут.
— Я не умею ни с чем справляться, — заметил я. — И вряд ли из меня вышел бы хороший управляющий. Пожалуй, я даже не смог бы заменить пробку в таком запутанном и большом доме, как этот…
— Я не это имела в виду, — возразила Бигги. — Я имела в виду, что если бы ты был таким же спокойным, как Коут… Понимаешь, умиротворенным?
Я понимал.
Утром из окошка нашего лодочного домика мы наблюдали с нижней полки Бигги за Коутом и Коль-мом. Коут вел Кольма на разведку по освобожденной отливом прибрежной полосе, неся с собой фотоаппарат и джутовый мешок из-под картофеля для сбора оставленных в тине морских даров.
За завтраком в Большом Доме Бигги подала молчаливому Бобби Пиллсбери, раздраженной Нелл, Коуту и Кольму блины с черникой, вызвав тем самым всеобщее оживление. Содержимое картофельного мешка предназначалось для того, чтобы развлечь всех нас: острая, как лезвие, раковина моллюска, хвост ската, прозрачный, тонкий, как бумага, скелет какого-то животного, мертвая чайка, оторванная головка крачки с ярким клювом и нижняя челюстная кость, принадлежавшая тюленю, овце или человеку.
После завтрака Коут инсценировал на наших тарелках настоящее побоище и заснял эти остатки пиршества каннибалов. Хотя, казалось, интерес Нелл к фотографиям Коута уже поугас, я наблюдал, как она не сводила глаз с него, когда он преспокойно расставлял столовые приборы. Кольм, видимо, решил, что Коут занят чем-то вроде детской игры.
— Вы когда-нибудь снимали обнаженную натуру? — спросила Нелл.
— Модели слишком дороги, — ответил ей Коут.
— Ну, вы могли бы попросить ваших друзей, — заметила она, улыбаясь.
— Бигги? — спросил Коут и посмотрел на меня. Я поддерживал равновесие Кольма, который стоял на голове на бильярдном столе.
— Спроси ее, — ответил я ему.
— Бигги? — позвал Коут. Она возилась на кухне с оставшимися после завтрака сковородками. В дальнем конце гостиной Бобби Пиллсбери и Нелл вертели в руках длинные бильярдные кии. — Ты попозируешь мне, Бигги? — Я слышал, как он спрашивает ее об этом на кухне.
Бобби Пиллсбери держал кий на манер удочки, а Нелл согнула свой в виде лука, и тут я вдруг заметил, как налилось кровью личико бедного Кольма. Я поспешил вернуть его в нормальное положение и услышал, как Коут добавил как можно небрежней:
— Я имел в виду, обнаженной…
— Да, погоди немного, Коут! — откликнулась Бигги. — Дай мне сначала домыть посуду.
Однако Коута привлекали больше дети, чем жены. Когда-то он сказал мне, что чаще размышлял о потомстве, чем о спутнице жизни. Хоть Бигги, несомненно, и зацепила его, Кольм зацепил его гораздо сильнее. Когда-то он спросил меня, что я делаю с Кольмом, и был поражен, что я так долго думал, затрудняясь ответить. Я лишь сказал ему, что дети здорово меняют жизнь.
— Само собой, меняют, — кивнул он,
65 
