20 
— Ты пришел совсем один из Нормандии?
Жанна кивнула.
— И ты не боялся?
Жанна помотала головой и показала свой нож. Монах улыбнулся и кивнул. Его массивные плечи слегка приподнялись.
— Аббатство — это папская территория и не может служить убежищем для бездомных. Для этого в Париже есть особые места, но, учитывая твой возраст, я не могу тебя туда направить. Итак, в виде исключения я разрешаю тебе остаться с нами на одну, может быть, две ночи. Потом я постараюсь найти христианскую семью, где за работу тебе дадут кров и пищу. Юноша твоего возраста не должен бояться работы.
— Я не юноша, — сказала Жанна.
Монах недоверчиво остановил свой взгляд на груди девушки.
— Ты что, убогая?
— Убогая?
— Ты с самого рождения девочка?
— Да, — удивившись, ответила Жанна, — разве я не сказала, что меня зовут Жанна?
— Ты так говоришь, что мне послышалось «Джон». Отчего же ты оделась как мальчик?
— Я не оделась как мальчик. В наших краях не привыкли тратить деньги на наряды.
Монах растерянно посмотрел на нее:
— Что ты умеешь делать? Я мог бы отправить тебя к Христовым Девам или к сестрам-кордельеркам.
С тем же успехом он мог предложить ей отправиться на Луну. У Жанны было ощущение, что она лишняя фигура на шахматной доске и никто не знает, что с ней делать. Она смутно понимала, что перед ней тот самый мир власти, который лишь приоткрылся ей в Кане. Люди здесь не принадлежали сами себе, и не было никакого смысла взывать к их милосердию в надежде обрести кров. Каждому отводилось место там, где это было угодно власти. Что-то в Жанне восставало против доставшейся ей роли.
— Там в обители тебе самое место, — сказал монах, словно желая укрепить Жанну в ее неясных предчувствиях. — Девушке твоего возраста не подобает шляться по улицам.
Он встал:
— И хорошо бы тебе выглядеть соответственно твоему полу. Лицедейство неугодно Создателю. Пойдем, я покажу тебе, где ты сможешь переночевать.
Отчего это он так уверенно толкует волю Создателя? Неужели Господь менее проницателен, чем Исаак, который сразу разглядел в ней женщину?
Монах снял два ключа с висевшей на стене массивной доски, на которой красовалось множество связок. Они спустились вниз.
— Забери своего осла. На нем что, все твои пожитки?
Жанна кивнула и не стала говорить о сурже. Она забрала стоявшего у ворот Донки и возвратилась. Монах и Жанна обогнули угловое здание и пошли вдоль огорода. Какой-то монах рыхлил землю между грядами ранней капусты. По пути Донки наложил две лепешки. Звук их падения на землю привлек внимание Дома Лукаса. Он остановился, взял у огородника грабли и отнес лепешки к куче перегноя.
— Гляди-ка, от этого ослика есть польза, — удовлетворенно проговорил он.
Они направились к приземистому строению, располагавшемуся прямо за огородом. Монах открыл створку широких ворот, и Жанна увидела трех лошадей неизвестной ей породы. Две были гнедыми, а третья бурой. Все три повернули головы и уставились на пришедших. Особенно их заинтересовал осел. Донки выгнул шею, и Жанна вдруг испугалась того, что лошади и осел не поладят. Страх ее быстро прошел, ибо монах пересек конюшню и с грохотом открыл дверь, за которой виднелось пустое помещение, по-видимому служившее сеновалом: охапки соломы и сена еще валялись у стены.
— Вот здесь ты и твой ослик можете провести ночь, — сказал монах.
Помещение освещалось только светом, проникавшим через отдушину.
— Женщине не подобает бродить по аббатству, — важно сказал Дом Лукас, — тебе придется оставаться здесь.
— Вы меня запрете?
— Нет.
Монах открыл еще одну дверь, которая, как оказалось, выходила в поле.
— Ты можешь выйти отсюда и прогуляться. У тебя есть еда?
Жанна с извиняющимся видом покачала головой.
— Кто-нибудь из братьев принесет тебе миску супа, хлеб и воду. Завтра я решу, в какую обитель тебя отправить. Помолись перед сном Богу и поблагодари Его, что Он даровал тебе кров на ночь.
Монах направился к двери в перегородке, вышел и запер ее с прежним грохотом.
Так вот он, значит, какой, Париж.
Жанна вышла справить нужду в поле, а потом перетрясла две охапки соломы, надеясь соорудить из них постель поудобней.
Четыре раза пробил колокол.
Жанна снова вышла посмотреть на небо и поле. Никогда в Ла-Кудрэ никто не попрекал ее одеждой и не давал столь откровенно понять, что она всего лишь женщина. Работа на ферме и в поле касалась всех одинаково, и если пахота приходилась на долю мужчин, то это оттого, что они были покрепче.
20 
