8 
— Да?
— Никогда больше так не делай, никогда, — сказал он.
— Хорошо, — ответил я.
— Назарет — маленькое поселение.
— Я знаю.
Он повернулся и скрылся в темноте.
Я перекатился на другой бок, подложил под голову руку, закрыл глаза. Другой рукой я стал поглаживать головку Маленького Юстуса, и он, не просыпаясь, придвинулся ко мне поближе.
Что я знал?
— Иерусалим, — прошептал я. — Там, где в храме пребывает Господь.
Меня никто не слышал. Филон как-то говорил мне, что это самый большой храм в мире. Я вспомнил глиняных птичек, слепленных мной. Я видел, как они ожили, захлопали крыльями, я услышал мамин вздох, крик Иосифа: «Нет!», а потом они улетели, стали точками в небе.
— Иерусалим.
Я видел, как поднимается с циновки Елеазар.
Филон говорил мне в тот день, когда мы впервые встретились в его доме, что храм настолько прекрасен, что посмотреть на него приходят тысячи людей, и язычники, и евреи со всех городов империи, мужчины и женщины, они приходят к храму со всего света, чтобы принести жертву Господу Всевышнему.
Я широко раскрыл глаза. Вокруг меня все спали.
Так что же случилось? Великое преткновение.
Откуда взялась та сила? Осталась ли она во мне?
Иосиф не сказал о происшедшем ни слова. Мама тоже не спрашивала, как я это сделал. И, кажется, о воробьях, что ожили в день отдохновения, мы никогда не вспоминали.
Нет. Со мной никто об этом не говорил. А расспросить сам я не мог. И обсуждать это с чужими недопустимо. И невозможно остаться в Александрии и учиться у Филона в его великолепном доме с мраморными полами.
Надо быть очень осторожным в дальнейшем, ведь я могу ненароком неправильно использовать силу, способную убить Елеазара или оживить.
Да, одно дело радовать взрослых — Филона, учителя и других — быстрыми успехами в учебе; удивлять всех своими познаниями в Писании на греческом языке и на иврите — спасибо Иосифу, дяде Клеопе и дяде Алфею. Но эта сила — совсем другое дело.
Я начинал что-то понимать, но мне пока еще не хватало слов, чтобы выразить это.
Хорошо бы пойти к Иосифу, разбудить его, попросить помочь разобраться во всем. Но я знал, что он велит не спрашивать об этом — как велел не спрашивать про подслушанный нынче вечером разговор. А почему? Потому что эта сила, моя сила, каким-то образом связана с тем, о чем они беседовали и о чем говорил учитель, когда все вдруг замолчали и уставились на него. Да, все это связано.
Мне стало грустно, так грустно, что я чуть не заплакал. Это из-за меня всем приходится уходить отсюда. И хотя мои родные радовались, я чувствовал себя виноватым.
И все это придется держать внутри себя. Но я узнаю, что случилось в Вифлееме. Так или иначе, я узнаю, хотя и должен слушаться Иосифа.
А пока надо понять, что было самой сокровенной тайной в событиях сегодняшнего дня? Что было самым главным? Я понял: нельзя неправильно использовать свои способности. Нельзя неправильно использовать себя.
Меня сковал холод. Я как будто онемел и стал совсем-совсем маленьким. С трудом я натянул на себя одеяло. Сон. Он опустился ко мне, словно ангел.
Надо спать, когда все спят. Надо идти туда, куда все идут. Надо верить, как все верят. Я прекратил бороться со сном и перестал задумываться. Дремота побеждала меня. Мне так хотелось спать, что я уже не мог думать.
Снова закашлялся Клеопа. Он заболевал, и уже не в первый раз. В эту ночь по клекоту в его груди я знал, что болезнь будет тяжелой.
3
Через несколько дней в город пришло известие о смерти Ирода. Галилеяне и иудеи говорили только о ней. Как Иосиф узнал об этом раньше всех? К нам приходил учитель, требуя объяснений, но Иосиф ничего ему не сказал.
Мы работали допоздна, стремясь закончить начатые заказы. Мы доделывали двери, скамьи, арочные проемы, мы строгали, шлифовали, полировали, а потом относили готовые изделия на покраску. Затем надо было забирать их и устанавливать в доме людей, нанявших нас. Эта последняя задача нравилась мне больше всего, потому что я мог увидеть много разных комнат и новых лиц, хотя работать нам полагалось с опущенной головой, не поднимая глаз из уважения к хозяевам. Но все равно я видел кое-что. Узнавал новое.
Домой мы в эти дни возвращались затемно, усталые и голодные. У нас оказалось больше работы, чем рассчитывал Иосиф, но он не хотел покидать Александрию, не выполнив всех своих обещаний. Тем временем мама отправила письмо Старой Сарре и своим двоюродным сестрам, сообщая о нашем возвращении. Писал его под ее диктовку Иаков, а на почту мы сбегали вдвоем. Подготовка к отъезду делала нашу жизнь замечательной.
8 
