90 
Неожиданно мое одиночество было нарушено. Ко мне подошел Иаков. Он плакал.
— Что с тобой? — спросил я, поднимаясь с циновки и беря его за руку.
Никогда я не видел своего старшего брата в таком состоянии.
— Мне нужно сказать тебе, — проговорил он сквозь слезы. — Прости меня. Прости за все плохое, что я тебе говорил. Прости за… за то, что я плохо к тебе относился.
— Плохо относился ко мне? Иаков, о чем ты?
Нас никто не слышал. Вокруг было темно. Никто не заметил нас.
— Я не смогу пойти завтра в храм, пока на сердце у меня такой груз. Я так плохо относился к тебе.
— Да нет же, — сказал я ему. Я протянул руки, чтобы обнять его, но он отпрянул от меня. — Иаков, ты не делал мне ничего плохого!
— Я не имел права рассказывать тебе о том, что в Вифлеем приходили волхвы.
— Но я же хотел узнать об этом, — возразил я. — Я хотел знать, что случилось, когда я родился. Я хочу знать все, Иаков. Ах, если бы ты рассказал мне, что тогда произошло…
— Я рассказал тебе о волхвах не потому, что ты хотел этого. Я сделал это, чтобы доказать, что сильнее тебя! — прошептал он. — Я сделал это, чтобы показать, что я знаю то, чего ты не знаешь!
Это правда, я знал это. Это нелегкая правда. Иаков всегда умел говорить такую нелегкую правду.
— И все-таки ты сказал мне то, что я очень хотел знать, — сказал я. — И поэтому для меня было хорошо, что ты рассказал мне это.
Он замотал головой. Слезы еще быстрее полились из его глаз. Он плакал, как плачут мужчины.
— Иаков, ты понапрасну расстраиваешься. Говорю тебе, я люблю тебя, ты мой брат. Не страдай из-за этого.
— Мне нужно сказать тебе кое-что еще, — вновь прошептал он, словно мы не могли разговаривать вслух. Вокруг нас не было никого, только мы двое на темном склоне под луной. — Я ненавидел тебя с самого твоего рождения, — послышались его слова. — Я ненавидел тебя еще до того, как ты родился. Ненавидел за то, что ты пришел!
Мое лицо горело. Я весь покрылся мурашками. Никто и никогда не говорил мне такое. Прошло несколько секунд, прежде чем я выговорил:
— Я не обиделся.
Он не ответил.
— И вообще я не знал, что ты ненавидишь меня, — продолжал я. — То есть нет. Наверное, я знал, но думал, что это пройдет. И вообще не обращал на это внимания, даже если знал.
— Ты только послушай себя, — проговорил Иаков с очень печальным видом.
— А что?
— Ты мудрее своих лет, — ответил мне брат, в тринадцать лет высокий как мужчина. — У тебя не такое лицо, какое было, когда мы покидали Египет. У тебя было лицо мальчика, а глаза такие же, как у твоей матери.
И я понял, что он хотел сказать этим. Мама всегда выглядела как ребенок. Но я и не догадывался, что я теперь не такой.
Я не знал, что сказать на это.
— Прости меня за эту ненависть, — сказал Иаков. — Я искренне прошу прощения. И я всегда буду любить тебя и буду верен тебе.
Я кивнул.
— Я тоже люблю тебя, брат мой, — сказал я.
Иаков лишь молча утирал слезы.
— Ты позволишь мне обнять тебя? — спросил я.
Он согласно кивнул, и мы обняли друг друга. Я крепко прижался к нему и чувствовал, как он дрожит. Вот как тяжело ему было.
Я медленно отодвинулся. Он не отвернулся и не ушел.
— Иаков, — спросил я, — почему ты ненавидел меня?
Он вздохнул.
— Причин слишком много, — ответил он. — И всего я не могу тебе сейчас сказать. Когда-нибудь ты поймешь.
— Нет, Иаков, скажи мне сейчас. Я должен знать. Умоляю тебя. Скажи.
Он надолго задумался.
— Нет. Я не тот человек, кто может рассказать тебе, что было.
— Кто же этот человек? — воскликнул я. — Иаков, скажи мне, почему ты стал ненавидеть меня. Скажи мне хотя бы это. Почему?
Он смотрел на меня, и лицо его снова было полно ненависти. А может, это была всего лишь боль. В темноте его глаза горели огнем.
— Я скажу тебе только, почему я должен любить тебя, — сказал он наконец. — Когда ты родился, явились ангелы. Вот почему я должен любить тебя! — Он снова заплакал.
— Это тот ангел, что приходил к маме? — уточнил я.
— Нет. — Он замотал головой. Он улыбнулся, но то была горькая, мрачная улыбка. — Ангелы пришли в ту самую ночь, когда ты родился. Мы были в Вифлееме, на постоялом дворе, то есть в хлеву при постоялом дворе. Вокруг нас было навалено сено, стояли животные, а мы все собрались в одном углу, а рядом сидели другие люди, потому что места в городе не было. И твоя мать родила тебя у дальней стены, не издав ни звука. Она не кричала и даже не плакала. Ей помогала тетя Саломея, и они подали тебя моему отцу, чтобы он посмотрел на тебя. И я тоже увидел тебя. Ты плакал, как плачут младенцы — потому что они не умеют еще говорить. Потом тебя спеленали свивальником, как пеленают младенцев, чтобы они не шевелились и не поранились случайно. И тебя положили в ясли, прямо в мягкое сено, потому что колыбели у нас не было. Твоя мать лежала в объятиях тети Саломеи. Только тогда она заплакала, и то был ужасный плач.
90 
