очень нудно 
126 
Морган свойственно было в каждый момент отдавать все внимание только чему-то одному и не только не беспокоиться о других аспектах ситуации, но и почти не замечать их. Преисполненная уверенности, что сейчас нужно отдавать все свое внимание Руперту, она без труда отодвинула в сторону мысли о Хильде, о Питере, о Таллисе. Разумеется, помнила, что они существуют и тоже имеют свои притязания, но выносила их в какое-то иное временное измерение. Они были «в системе ожидания», и, проводя время с Рупертом, Морган не чувствовала, что в эти же самые часы и минуты Хильда находится совсем неподалеку и, может быть, недоумевает, где же сейчас ее муж. С мыслями о Джулиусе все обстояло иначе. В ее сознании он, как и прежде, занимал большое и важное место, странным образом непосредственно связанное с ее новыми чувствами. С чего бы это? — недоумевала Морган. Связана ли отгадка с тем, что Джулиус отпустил меня на свободу, и это — мой первый шаг в свободной жизни? Или все дело в том, что, принимая любовь Руперта, я как бы свожу счеты с Джулиусом? Ей ужасно хотелось обсудить это с ним. Ему было бы так интересно! Очень хотелось похвастаться перед ним своей победой. Но, конечно же, это было немыслимо. То, что пришло к ней, было новым, значительным. Пробиться после истории с Джулиусом к чему-то значительному и неожиданному было, само по себе, огромным достижением. Новое воздействовало на старую любовь и трансформировало ее, и это, как она чувствовала, подействовало на нее благотворно. Мысли о Таллисе не ушли, были расплывчатыми и едва ощутимыми. О Питере она вообще почти не вспоминала.
Постепенно делалось все яснее — и она принимала это осознание как знак своей неизменной способности мыслить здраво, — что и по внутренним качествам, и по манере себя вести Руперт соответствовал ей лучше, чем любой из прежних ее мужчин. Двое, сыгравшие наибольшую роль в ее жизни: Джулиус и Таллис — были, как она теперь видела, просто не созданы для нее. Джулиус — из-за чрезмерной переменчивости и властности, Таллис — из-за чрезмерной неуверенности и мягкости, а также из-за излишней, за пределами допустимого, эксцентричности. Таллис никогда не умел совладать со мной, размышляла она. Руперт, даже и в нынешней своей прострации, оставался авторитетом, которому можно легко и радостно подчиняться. Среди всей неразберихи Рупертовых страстей и ее собственных взбаламученных чувств именно эти его спокойствие и уравновешенность больше всего убеждали ее в том, что продолжать встречаться — правильно. Она понимала опасности ситуации, но не могла их почувствовать. Слишком глубокой была вера в благоразумие и добропорядочность Руперта. Возможно, именно она и создавала греющее душу чувство властного указания судьбы: того, что Руперт поможет ей провести Руперта через все поджидающие их трудности.
Результатом всех этих размышлений стало приятное чувство, что выбранный ею курс не имеет альтернативы. Умозаключение, к которому она пришла после долгих и тщательных обдумываний всех вариантов, базировалось, во-первых, на понимании собственного темперамента, во-вторых, на ее гипотезе по поводу ощущений Руперта и, в-третьих, на ощущении, что узел, связавший их с Рупертом, был проявлением некоей мировой воли. С горькой усмешкой глядя на свое отражение в зеркале, Морган открыто признавалась себе, что не упустит это захватывающее приключение. Она не разжигала любви Руперта. Была ею изумлена. Но теперь, имея ее в своей власти, она не отправится в кругосветное путешествие, с тем чтобы, вернувшись, найти исцеленного, смущенно-вежливого Руперта. Что бы все это ни сулило, она хочет пройти сквозь горнило. В конечном итоге Руперт, естественно, исцелится или во всяком случае как-то изменится. Но пока этот процесс идет, ничто не должно быть потеряно, думала Морган, ничто. Ведь все это так драгоценно, да, драгоценно. Она должна руководствоваться заботой о Руперте. К счастью, забота указывала ей именно этот путь. Бросить его беспомощно выбираться из этой пучины было бы невозможно. Ведь положения, при которых одному из двоих дарована способность излечить другого, встречаются так редко. Было бы более чем нечестно по отношению к Руперту не попробовать превратить эту неожиданную близость в нечто психологически и морально обогащающее. Мы будем очень близкими друзьями, думала она, да, мы будем близки навечно. И никто не узнает. Никому не будет больно. Этого можно добиться. Принимая это решение, Морган чувствовала, что жизнь — на ее стороне.
126 
