очень нудно 
66 
— А мы ведь слегка похожи, — сказала она. — Мне часто приходило это в голову. Волосы, правда, у тебя пышнее. Но будь они прямыми…
Обернувшись, она начала заправлять его локоны за уши.
— Морган, ты такой сладкий, сладкий мальчик. — Он сомкнул руки у нее на затылке и крепко обнял. Повисло молчание.
— Ну, мне пора. — Ее теплые губы коснулись его щеки. — Чем скорее пойду, тем скорее вернусь. Не хочу видеть никого, кроме тебя. Спасибо за костюм. — Она выскользнула из объятий. — Где ты держишь деньги?
— В кармане.
— Как непривычно без сумочки. Аи revoir.
Входная дверь открылась и закрылась, Саймон остался один. Какое-то время разглядывал себя в зеркале, поглаживая узкую полоску курчавых черных волос, тянувшуюся от груди до пупка. Пупок был какой-то нелепый и вызывал чувство стыда. Кожа, и всегда жутко бледная, в теперешнем освещении казалась даже голубоватой, как разведенное молоко. Ключицы уродливо выпирали. В общем, типичные «кожа да кости» и, увы, никакого сходства с блестящим интеллектуалом. Совсем продрогнув, он отправился в кухню, надеясь найти там джин или виски, но обнаружил только замороженное в холодильнике датское пиво и вернулся в гостиную, где начинало уже не на шутку темнеть.
Было еще неясно, забавляет его все это или, наоборот, пугает, суля, возможно, те беды, холодное предчувствие которых он ощутил на Бонд-стрит. Саймон попробовал представить себе, как рассказывает эту историю в изнемогающей от смеха компании: «И тут я остался совсем один, и в одних трусах…» Это, конечно, ужасно развеселило бы всех, только вот никому я об этом не расскажу, понял он неожиданно.
Причудливо окрашенная сумерками, комната выглядела какой-то странно незнакомой. Решив зажечь свет, Саймон уже протянул к выключателю руку, но тут же сообразил, что незанавешенное окно мгновенно выставит его всем напоказ. Пройдя к дивану, он сгреб в кучу несколько подушек и подтащил к себе бархатные шторы — укрыться.
Вдали слышался уличный шум. Но комната была словно вмурована в кокон собственной тишины. Было пугающе тихо, так, как бывает, когда вдруг лопнула пружина и часы остановились. Темнота делалась гуще. Стены приобретали сходство с гигантскими занавесками, в складках которых таился осязаемый мрак. Делаясь глубже и глубже, они превращались в высокие, до потолка доходящие, книжные шкафы красного дерева и в огромные, украшенные резьбой, платяные шкафы с открытыми дверцами и мягкой ворсистостью скрытой там в недрах одежды. В этих недрах мог затеряться ребенок. Прошло, казалось, уже много времени…
…И Саймон двигался по темному сумеречному саду под кронами высоченных платанов, сквозь листья которых изредка проглядывало светящееся, хотя и почти совсем черное небо. Под деревьями свет был иным. Это был странный свет: темный и в то же время мертвенно-бледный. Саймон шел за матерью, которая была шагов на десять впереди и вела его за собой. Ему было тоскливо, страх сжимал горло, ноги плохо слушались. Мать двигалась осторожно, то и дело оглядываясь, и каждый раз, когда она оборачивалась, свет, мерцающий под деревьями, вспыхивал в стеклах ее обрамленных сталью очков, и глаза холодно блестели, как глаза зверя, выхваченные ночью из тьмы случайно упавшим на них лучом. Саймон знал, что она собирается показать ему что-то страшное. Сад, казалось, был бесконечным кроны платанов, там, наверху, делались все темнее и гуще. Наконец мать остановилась и указала на что-то у них под ногами. В светящейся темноте Саймон увидел продолговатый холмик пепла, напоминающего пепел от костра. Вокруг лежал хворост, обломки веток и увядшие цветы. Все это, вероятно, было брошено в костер, но не сгорело. Почувствовав, что хочет прикоснуться к пеплу, он наклонился и всего в нескольких дюймах от своей руки увидел лоскуток коричневого твида. Это была часть брючины. Он увидел манжету и выступающую из нее ногу в темном носке и ботинке. В страхе отдернув руку, он тут же подумал: это могила отца, мать привела меня на могилу отца. И все-таки это немыслимо. Отца кремировали. Возможно ли, чтобы он лежал так, одетый, под грудой пепла? Или так оно и бывает с теми, кого кремируют? Носком ноги он принялся разгребать пепел. Испачканный в золе коричневый костюм мало-помалу начинал проглядывать из-под насыпанного холмика. Упав на колени, Саймон поспешно рыл дальше, рыл, поднимаясь по линиям тела вверх, к голове. Вгрызался пальцами в холодный липкий пепел и яростно отбрасывал его в сторону. Страшно было открыть лицо, которого уже коснулись пальцы. Но он разметал пепел. И на него глянуло мертвое лицо Руперта. Неожиданно яркий свет затопил все.
66 
