Последние отзывы

  93  

— Угу.

Коултер вытер руки полотенцем, пристально глядя на Toy.

— Не надо держать это в себе, Дункан. Потом будет хуже.

— Я ничего в себе не держу.

Коултер натянул на себя рубашку и пуловер и озабоченно сказал:

— Досадно, но я договорился в три встретиться с Сэмом Лэнгом на спортивной площадке. Собираемся потренироваться в беге. Может, ты не против, если мы пойдем вместе?

— Не против.

По возвращении домой Toy застал агента похоронного бюро. В спальне, на подстилке возле камина, на козлах лежал гроб. В верхней части крышки имелось квадратное отверстие, через которое было видно лицо миссис Toy. Toy растерянно с неприязнью всмотрелся. Черты материнского лица не изменились, однако всякое сходство с ее живым лицом исчезло. В этом предмете не было даже мнимой жизни произведения искусства, а его субстанции недоставало целостности глины или бронзы. Он тронул лоб матери пальцем и ощутил холодную кость под холодной кожей. Эта компактная масса мертвой материи не была лицом матери. Это было ничье лицо.

В дни до похорон спальню наполнял затхлый сладковатый запах, проникавший во все уголки дома. Под гробом поместили дезодоранты — того сорта, что используют в уборных, — но они мало что меняли. Во вторник священник из церкви миссис Toy отслужил в гостиной короткую службу, после чего гроб туго завинтили и осторожно спустили вниз по лестнице к катафалку. В гостиной толпились соседи, старые друзья и родственники, о которых Toy слышал от родителей, однако раньше и в глаза не видел. Во время службы дверь порой украдкой приоткрывалась, чтобы впустить запыхавшихся пожилых людей. Toy стоял у буфета в костюме с иголочки. Ему подумалось, что священник за последние недели ни разу не навестил мать — и вовсе не из-за небрежения долгом (это был энергичный добросовестный юноша), но потому, что его приход был бы неуместным вторжением. Для миссис Toy и ее подруг церковь являлась местом собраний. По воскресеньям они посещали службу, по четвергам — общественный клуб при церкви, однако никого из них нельзя было заподозрить в набожности. Миссис Toy была потрясена, когда несколько лет тому назад Toy объявил себя атеистом, и не менее потрясена вторично, когда вскорости он причислил себя к христианам и стал кротко подставлять вторую щеку в ссорах с Рут. На ум Toy пришла фраза: «Утешения религии». Насколько он понимал, его мать жила и умерла, не дождавшись никакого утешения.

По окончании службы Toy с отцом, священником и несколькими сопровождающими спустились вниз к машинам. Это были лакированные черные «роллс-ройсы» с бесшумными двигателями — и, когда они неслись через улицы северных пригородов, Toy, с комфортом расположившись у окошка, чувствовал себя важной персоной. День был пасмурный: Глазго накрыла серая крышка, из которой сочился мелкий дождь. Муниципальное кладбище находилось на самой окраине, и с трех сторон его окружали открытые поля. У ворот произошла задержка. Автомобили выстроились в цепочку за предыдущей похоронной процессией. Постепенно пробка рассосалась — и, поднявшись по извилистой дорожке между мокрыми рододендронами, они остановились у маленькой церкви в викторианско-готическом стиле с дымовой трубой. Остальные соседи и родственники ожидали у входа и проследовали за Toy и его отцом внутрь. Toy с отцом остановились у переднего ряда скамей, все прочие столпились позади. Прямо перед ними возвышалась кафедра, а по правую сторону от нее на низком помосте стоял гроб. И помост, и гроб были накрыты тяжелой алой тканью. Все молчали, и Toy начал недоумевать, почему никто не садится. Та же мысль, очевидно, пришла в голову и отцу, поскольку он сел, — все последовали его примеру. Священник в черном облачении с двумя белыми полосками ткани, спускавшимися с воротника — знаками доктора богословия, взошел на кафедру, прочитал молитву и назвал гимн. Все снова встали, спели гимн и снова сели. Священник достал лист бумаги и произнес:

— Прежде чем мы продолжим службу, я, как меня попросили, прочитаю вам следующее: «В последние месяцы болезни Мэри Toy была прикована к постели. Я желал бы поблагодарить многих добрых друзей и соседей, по мере сил облегчивших ей это трудное время. Ей приносили фрукты и печенье, но гораздо более драгоценным подарком было их общество. Мне хотелось бы сказать от имени Мэри, как высоко ценила она эти знаки внимания, и выразить всем благодарность, которую сама она сегодня выразить не в состоянии».

  93