очень нудно 
38 
Будь она сейчас одна, просидела бы она на балконе всю ночь до зари, а потом спала бы весь день, сколько душе угодно, а вечером отправилась бы бродить по городу – ведь он не только база для туристов, но и порт Средиземного моря.
А вместо этого ей приходится сидеть сейчас в прохладе ранней зари на балконе чужого города, думая о том, что пора в постель, а то он проснется, освеженный сном, а она будет валиться с ног после бессонной ночи. Если она не слишком заблуждается, то перед ней мужчина-самец, и ему непременно захочется оправдаться в ее глазах, так как вчера вечером, вместо того чтобы заниматься любовью с Кейт, как принято в подобной ситуации, он замертво свалился и заснул.
В конце улицы показался какой-то человек. Блондин, северянин – видно, турист, как и она. Где же он был всю ночь – на берегу с молодежью? Пьянствовал где-нибудь? Танцевал? Заболтался в кафе? Или в прохладном подвальчике? Он поравнялся с ее балконом как раз в тот момент, когда на улице выключили свет. Полуночник какой-нибудь, застигнутый рассветом, подумала Кейт. Нет, он гораздо старше, чем казался издали: весь седой, а не белокурый – Кейт ошиблась, это был испанец, возвращавшийся, вероятнее всего, домой после ночной работы. Он прошел между рядами олеандров и остановился у фонтана сполоснуть лицо и руки. Потом энергично тряхнул головой, направился к ближайшей скамейке и растянулся на ней лицом к спинке, отгородившись от улицы, от прохожих зевак. Так, значит, он нищий? Бездомный бродяга? У Кейт вдруг что-то дрогнуло внутри. Ее так и тянуло спуститься вниз, на площадь, тронуть этого бродягу за плечо – осторожно, конечно, чтобы не испугать, – и спросить, не нужно ли ему чего-нибудь, предложить свою помощь. Интересно, а на каком языке она собирается к нему обратиться? Да, надо взяться за испанский!
Этот робкий всплеск чувства был точно таким же, как тот, что заставил ее после сцены с Тимом взять в дом бродячую кошку. Она испытывала к этой кошке нежную привязанность.
Домашние прекрасно понимали, какую роль играет кошка в жизни Кейт и какие мысли у нее вызывает; не было для них секретом и их собственное место в этой истории с кошкой, и, уж конечно, они отдавали себе отчет в своем отношении к ней. Они были ироничны и снисходительны: «Ну ладно, подобрала эту доходягу и радуйся; а все нам в отместку – потому что мы с тобой не лижемся!»
К Кейт в последние годы относились в семье как к инвалиду, а ее приблудную кошку считали чем-то вроде лекарства.
Однажды она услышала, как Тим сказал Эйлин: «А знаешь, в критическом возрасте такая забава для женщины – самое верное средство».
Она еще не вступила в критический возраст, но разубеждать их было бесполезно. Порой она чувствовала себя раненой птицей, которую забивают до смерти ее здоровые собратья. Или животным, замученным жестокими мальчишками. И что любопытно: она считала такое отношение вполне заслуженным – настолько она сама себе была отвратительна; поистине это был мрачный период ее жизни: мрачная весна, пришедшая на смену не менее мрачной зиме. Постоянно пребывая в состоянии раздражения, она стала опасаться за свой рассудок. Вскоре, правда, старшие дети почти перестали бывать дома, посвящая все свое время университету и друзьям, и мать воспрянула духом. И не просто воспрянула, а обрадовалась, хотя ей и было стыдно, что она способна испытывать подобную радость. Впрочем, все это уже позади. Самое скверное миновало. Но если это действительно так, то зачем она сейчас здесь, с этим мужчиной, который, как с первого взгляда определила бы Мэри Финчли, не мог предложить Кейт ничего такого, чего бы она еще не знала, или такого, к чему бы она стремилась… Когда солнце выкатилось из-за моря и его горячие лучи упали сначала на воду, а затем и на крыши домов, Кейт ушла с балкона. Она чуть не падала от усталости. Когда глаза Кейт привыкли к темноте, она увидела, что Джеффри смотрит на нее с кровати. Улыбнувшись, она хотела было заговорить с ним… но потом поняла, что он все еще в полузабытьи: в глазах застыл животный страх, тонкие руки танцовщика как бы хранили воспоминание о сне, который он еще окончательно не сбросил с себя, лицо выражало тревогу и готовность при первом же сигнале опасности бежать без оглядки. Она тихо окликнула его:
– Джеффри! – Но он в ответ издал какой-то резкий, бессвязный звук и опрометью кинулся в ванную комнату. Она услышала, как его рвет. Немного спустя он появился, еле волоча ноги, цепляясь руками за что попало – вначале за дверную раму, затем за край сундука. Наверное, он думал, что находится в комнате один, потом, увидев ее, подался вперед и, схватившись за край кровати, вперил в Кейт пристальный взгляд. Она поняла, что на фоне ярко освещенного солнцем дверного проема должна казаться его больному воображению таинственной тенью, наблюдающей за ним. Наконец губы его раздвинулись в улыбке: до его затуманенного сознания дошло, что раз она в этой комнате, он должен знать, кто она. Улыбка была данью хорошему тону, пустой учтивостью, которой требовала ситуация, но не была согрета чувством. Он кое-как взобрался на постель и мгновенно забылся мертвым сном.
38 
