очень нудно 
176 
Два других кандидата в консулы были более привлекательны. Бывший легат Помпея Страбона, Гней Октавий Рузон определенно был сторонником Суллы и, кроме того, у него, вероятно, имелись указания от Помпея Сервилия Ватии – плебейского Сервилия, но из прекрасной старинной фамилии, о нем хорошо отзывались представители первого сословия. К тому же, он имел внушительный список своих военных заслуг, что высоко ценилось в глазах избирателей.
Тем не менее имелся и еще один кандидат, который беспокоил Суллу больше всего, особенно потому, что он был выдвинут именно первым сословием и был рьяным поборником сенаторских привилегий и прерогатив всадников, причем как писаных, так и неписаных. Луций Корнелий Цинна был патрицием из одного рода с Суллой, его женой была Анния, он имел блестящий послужной военный список и был хорошо известен как оратор и адвокат. Но Сулла знал, что Цинна был определенным образом связан с Гаем Марием, вероятно, даже Марий просто купил его. Как и у многих других сенаторов, несколько месяцев назад его финансовое положение было весьма шатким, однако, когда сенаторов стали изгонять за долги, у Цинны вдруг обнаружился очень пухлый кошелек. «Да, конечно, куплен», – мрачно думал Сулла. Как все-таки умен Гай Марий! Разумеется, все было сделано через молодого Гая Мария, как и в случае убийства консула Катона. В прежние времена, Сулла усомнился бы в том, что Цинну можно купить, он не производил подобного впечатления – и это была одна из причин, почему он выбран избирателями из первого класса. Но теперь, когда времена были тяжелые, и всеобщий развал принимал угрожающие размеры, многие из высоко принципиальных прежде людей могли позволить себе быть купленными. Особенно, если этот высокопринципиальный человек полагал, что изменение его статуса не поведет к изменению его принципов.
Мало того, что его беспокоили выборы в куриях, Сулла знал также, что его армии надоело оккупировать Рим. Солдаты хотели идти на Восток воевать против Митридата и не понимали причин, по которым их полководец засиделся в Риме. Начало также ощущаться возрастающее сопротивление населения их дальнейшему пребыванию в городе и не столько потому, что сократилось количество продуктов, постелей и женщин, сколько потому, что те, кто никогда не мирился с присутствием солдат, теперь осмеливались мстить, выливая содержимое своих ночных горшков из окон на злополучные солдатские головы.
Имей Сулла твердое желание дать взятку, он мог бы добиться успеха на куриальных выборах, поскольку обстановка была подходящей для обильного взяточничества. Но ни для кого и ни для чего он не соглашался пожертвовать частью своих, и без того скромных, запасов золота. Помпею Страбону позволили оплачивать собственные легионы, Гаю Марию заявить, что он готов делать то же самое, но Сулла считал, что оплачивать счета – это обязанность Рима. Если бы Помпей Руф был еще жив, Сулла мог бы позаимствовать деньги у этого богатого пицена, однако он не подумал об этом прежде, чем послал его на смерть.
«Мои планы превосходны, но их исполнение весьма опасно, – думал он. – Этот жалкий город переполнен людьми, у которых есть собственное мнение, и все они намерены добиваться того, чего хотят. Почему же никто из них не видит, насколько разумны и правильны мои намерения? И как может человек получить достаточно власти, чтобы его планы оказались ненарушенными? Человек с идеалами и принципами – причина гибели мира!»
Ближе к концу декабря Сулла отослал свою армию обратно в Капую под командованием особо доверенного Лукулла, теперь уже его официального квестора. Сделав так, он отбросил предосторожности и вверил свой успех на предстоящих выборах в руки Фортуны.
Хотя он был уверен, что далек от недооценки силы сопротивления ему в каждом слое римского общества, истина состояла в том, что Сулла не уловил всей глубины и обширности той враждебности, которую к нему испытывали. Никто не говорил ему ни слова, никто не посматривал на него искоса, но весь Рим словно затаился, вовсе не собираясь забывать и прощать вторжение его армии в город и того, что армия Суллы поставила верность ему перед верностью Риму.
Это чувство обиды переполняло представителей высших слоев и пронизывало все общество вплоть до самых низов. Даже люди, согласные и с ним и с верховенством сената, такие, как братья Цезари и братья Сципионы Насики, отчаянно желали, чтобы Сулла нашел какой-нибудь другой путь разрешения сенатской проблемы, чем использование армии. А в головах представителей других сословий, начиная со второго и ниже, незаживающей раной гноилась мысль о том, что трибуны плебса были приговорены к смерти во время его пребывания у власти; и что старый, израненный Гай Марий лишен дома, семьи, положения и тоже приговорен к смерти.
176 
