20 
Прекрасно зная, что Марий сейчас смотрит на него и глаза его блестят, Скавр намеренно не смотрел назад, он знал, что если сделает это, то рассмеется. А эта речь должна была прозвучать от всей его души и от всего сердца. Острое восприятие юмора могло привести к ужасной обиде!
– Гай Марий и я всегда оказывались вместе, – произнес он, в упор глядя на обозленного Лупуса. – Я и он сидели в этой палате бок о бок еще задолго до того, как ты, Человек-Волк, надел свою взрослую тогу. Мы боролись и скандалили, таскали и толкали друг друга. Но мы также вместе сражались против врагов Республики. Мы видели трупы тех, кто хотел разрушить Рим. Мы стояли тогда плечом к плечу. Мы смеялись и плакали вместе. Я повторяю. Перед вами великий человек. Великий римлянин!
Скавр спустился и стал перед дверьми.
– Как Гай Марий, как Луций Юлий, как Луций Корнелий Сулла, я теперь убежден, что нам предстоит ужасная война. Еще вчера я не был в этом уверен. В чем причина перемены? Одним богам известно. Когда установленный порядок вещей говорит нам, что дела складываются определенным образом потому, что так они и шли в течение долгого времени, нам трудно изменить свои ощущения, и наши ощущения затемняют наш разум. Но затем в малейшую долю времени пелена спадает с наших глаз, и мы начинаем видеть все ясно. Так случилось и со мной сегодня. И с Гаем Марием тоже. Возможно, это произошло и со многими из нас, сидящими в палате. Сделались видимыми тысячи мелких знаков, которых мы не замечали вчера.
Я решил остаться в Риме, поскольку знаю, что буду более всего полезен внутри его главного политического органа. Но это не было бы верно для Гая Мария. Если – как и я! – вы были не согласны с ним гораздо чаще, чем соглашались, или же – как Секст Юлий! – связаны с ним семейно-родственными отношениями и чувствами, все вы должны признать – как и я признаю! – в Гае Марии исключительный военный талант и то, что его опыт в этой области значительно богаче, чем у нас всех вместе взятых. Я не был бы обеспокоен, если бы Гаю Марию сейчас было бы девяносто лет, и он перенес бы три удара. Я бы точно так же стоял здесь и говорил то же самое, что говорю сейчас. – Если человек может сопоставлять слова и идеи так, как это делает он, то мы должны использовать его там, где он проявил себя во всем блеске – на театре военных действий! Сдержите вашу нетерпимость, отцы сената, Гай Марий находится в том же возрасте, что и я, и единственный удар, который он перенес, случился с ним десять лет назад. Как ваш глава сената, я твердо заявляю вам, что Гай Марий может служить старшим легатом при Публии Лупусе и найти своим многочисленным талантам достойное применение.
Никто ничего не сказал в ответ. Все затаили дыхание, даже Секст Цезарь. Скавр сел между Марием и Катулом Цезарем. Луций Цезарь взглянул на эту троицу, затем прошел вдоль того же ряда к дверям, возле которых сидел Сулла. Их глаза встретились. Луций Цезарь почувствовал, как часто забилось его сердце. О чем говорили глаза Суллы? Столь многих вещей невозможно передать словами.
– Публий Рутилий Лупус, я предоставляю тебе возможность добровольно принять Гая Мария в качестве твоего старшего легата. Если ты откажешься, я поставлю вопрос перед палатой о разделении между вами власти.
– Хорошо, хорошо! – крикнул Лупус. – Но не единственным моим старшим легатом! Пусть он разделит этот пост с Квинтом Сервилием Цепионом!
Марий закинул голову и захохотал.
– Дело сделано – Октябрьского Коня запрягли вместе с клячей!
Юлия ждала Мария с тем беспокойством, с которым только могла ждать политика его преданная жена. Мария всегда восхищало, как она, словно интуитивно, чувствовала, что в сенате собираются обсуждать что-то ужасное. Он, по правде говоря, не знал, что, отправляясь сегодня в Гостилиеву курию. Но она знала!
– Это война? – спросила Юлия.
– Да.
– Очень плохо? Только марсы или другие тоже?
– Я сказал бы, половина италийских союзников, но, возможно, еще многие присоединятся. Мне следовало это предвидеть! Но Скавр был прав. Эмоции заслоняют факты. Друз все знал. О, если бы только он был жив, Юлия! Если бы он был жив, италики получили бы свое гражданство. И нам не предстояла бы война.
– Марк Ливий умер потому, что существуют люди, которые не хотят вообще допустить) чтобы италики получили гражданство.
– Да, ты права. Разумеется, ты права, – он переменил тему. – Как ты думаешь, нашего повара не хватит апоплексический удар, если мы попросим его приготовить завтра роскошный обед для кучи народу?
20 
