очень нудно 
49 
– Да, да!
– Ты болен, ты же знаешь, – Сулла снова сел.
– Я достаточно здоров, Луций Корнелий.
– Позови врача!
– В этой деревне? Это будет какая-нибудь грязная старуха, которая пропишет мне отвар из свиного навоза и припарки из толченых пауков.
– Я буду проезжать мимо Рима. Я пришлю тебе сицилийца.
– Тогда пришли его в Эзернию, Луций Корнелий, потому что именно там он найдет меня, – на бровях Луция Цезаря блестели капельки пота. – Ты свободен.
– Что ж, пеняй сам на себя. – Сулла, пожав плечами, поднялся. – У тебя лихорадка.
«Так и есть, – рассуждал он, выходя из дома на улицу и на этот раз не оглядываясь. – Луций Цезарь пойдет к теснине Мельфы, будучи не в состоянии организовать даже танцы на празднике урожая. Он пойдет, чтобы попасть в засаду, а потом зализывать раны в Теане Сидицине, куда он отступит во второй раз, оставив мертвыми на дне этого предательского ущелья слишком много драгоценных людей. Ну почему они всегда такие безмозглые, такие тупые?»
На улице он встретил Поросенка, выглядевшего столь же мрачно.
– У вас там больной, – сказал Сулла, кивком указывая на дом.
– Не растравляй мою рану! – воскликнул Метелл Пий. – И в лучшие времена ему невозможно было поднять настроение, а тут приступ лихорадки – я просто в отчаяньи! Что делал ты, чтобы он ободрился и не обращал на тебя внимания?
– Убеди его забыть об Эзернии и сосредоточиться на вытеснении самнитов из Западной Кампании.
– Да, конечно, это можно было бы объяснить нашему главнокомандующему в его теперешнем состоянии, – сказал Поросенок, находя в себе силы улыбнуться.
Заикание Поросенка всегда приводило в восторг Суллу, который не преминул похвалить его.
– У тебя в последнее время с заиканием все в порядке.
– Ну за-за-зачем ты это сказал, Луций Корнелий? Оно в по-по-по-порядке, только когда я о нем не думаю, б-б-б-будь ты проклят!
– В самом деле? Это интересно. Ты ведь не заикался до какого времени? До Араузиона, не так ли?
– Да. Это спа-па-па – спазмы в заднице! – Метелл Пий набрал воздуха и постарался изгнать мысль о своем речевом недостатке из своего сознания. – При в-в-ваших теперешних неприязненных отношениях, полагаю, он не сказал тебе, ч-ч-что он собирается сделать, когда вернется в Рим?
– Нет. И что же он собирается сделать?
– Предоставить гражданство всем италикам, которые и пальцем о палец для этого не ударили, не выступив против нас.
– Ты шутишь!
– Я не шучу, Луций Корнелий! В его компании я забыл, что такое шутка. Это правда, клянусь тебе, это правда. Как только дела здесь пойдут на убыль – а это всегда так бывает к концу осени – он снимет доспехи командующего и наденет свою т-т-тогу с пурпурной каймой. Его последним актом в качестве консула, по его словам, будет признание римского гражданства для каждого италика, который не вышел на войну против нас.
– Но это же измена! Ты хочешь сказать, что он и другие недоумки в командовании потеряли тысячи людей ради тех, у кого даже не хватило мужества при этом присутствовать? – Суллу трясло. – Ты хочешь сказать, что он ведет шесть легионов в теснину Мельфы, зная, что каждая понесенная жертва бессмысленна? Зная это, он собирается открыть заднюю дверь Рима любому последнему италику на полуострове? Знаешь, что произойдет в результате? Они все получат гражданство, начиная с Силона и Мутила и кончая последним вольноотпущенником, которые числятся среди клиентов Силона и Мутила! О, он не смеет!
– Нечего кричать на меня, Луций Корнелий! Я один из тех, кто будет бороться против предоставления гражданства до конца.
– Ты даже не будешь иметь возможности бороться, Квинт Цецилий. Ты будешь на поле боя, а не в сенате. Только Скавр может сражаться там, но он слишком стар, – сжав губы, Сулла невидящим взглядом смотрел на оживленную улицу. – Это Филипп и остальные комедианты будут голосовать. И все они скажут «да». И комиция тоже.
– Ты тоже будешь на поле боя, Луций Корнелий, – уныло сказал Поросенок. – Я с-с-слышал, что ты назначен в помощники к Гаю Марию, этой старой жирной италийской репе! Ручаюсь, что он не осудит закон Луция Юлия!
– Я в этом не уверен, – сказал Сулла и вздохнул. – Одно ты должен признать, Квинт Цецилий, – Гай Марий прежде всего – солдат. Раньше, чем его служба на поле боя окончится, там будет очень много мертвых марсов, которые уже никогда не смогут обратиться за гражданством.
– Будем надеяться, Луций Корнелий. Потому что в тот день, когда Гай Марий войдет в сенат, наполовину заполненный италиками, он снова будет Первым человеком в Риме. И консулом в седьмой раз.
49 
