12 
Маленький Клеопа мимоходом обнял меня и вошел в дом.
Фонари давали много света, и было прекрасно видно, что надо делать: требовалось идеально ровно прочертить линии. У меня имелся для этого инструмент — черепок. Всего нужно было семь линий.
Во двор вошел Иасон.
Его тень упала на меня. Я ощутил запах вина.
— Ты меня избегаешь, Иешуа, — сказал он.
— Что за глупости, друг, — сказал я, смеясь и продолжая работать. — Я был занят работой, которую надо успеть сделать. И тебя не видел. Где ты был?
Он заговорил, шагая из стороны в сторону. Его тень металась по каменным плитам. В руке у него была чаша с вином. Я услышал, как он сделал глоток.
— Ты же знаешь, где я был, — сказал он. — Сколько раз ты поднимался на холм, садился на пол рядом со мной и требовал, чтобы я тебе почитал? Сколько раз я пересказывал тебе новости из Рима и ты ловил каждое слово?
— Так это же летом, Иасон, когда дни длинные, — ответил я мягко.
И осторожно провел ровную линию.
— Иешуа, Безгрешный, ты знаешь, почему я обращаюсь к тебе? — настаивал он. — Потому что все тебя любят, Иешуа, все, и никто не в силах полюбить меня.
— Вовсе нет, Иасон. Я тебя люблю. Твой дядя тебя любит. Почти все любят тебя. Тебя не трудно любить. Просто временами тебя трудно понять.
Я отложил доску и взял следующую.
— Почему Господь не посылает дождя? — спросил он.
— Почему ты спрашиваешь меня? — отозвался я, не поднимая головы.
— Иешуа, я о многом никогда тебе не рассказывал, о том, что мне тяжело повторять.
— Может быть, и не стоит.
— Нет, я не о глупых деревенских сплетнях. Я о другой истории, старой истории.
Я вздохнул и сел на пятки. Я смотрел прямо перед собой сквозь него, хотя видел краем глаза, как он ходит туда-сюда в неверном свете. У него на ногах были чудесные сандалии. Исключительной работы и отделаны, казалось, настоящим золотом. Кисточки на его одежде хлестнули меня, когда он резко развернулся. Иасон вздрогнул, как испуганное животное.
— Ты знаешь, что я жил с ессеями, — сказал он. — Знаешь, что я сам хотел стать ессеем.
— Ты мне говорил.
— Ты знаешь, что я встречал твоего родича Иоанна бар Захарию, когда жил с ессеями.
Он сделал еще глоток вина.
Я решил пока провести еще одну прямую линию.
— Ты много раз рассказывал мне об этом, Иасон, — сказал я. — Ты что, получил какие-то вести от своих друзей-ессеев? Ты ведь скажешь мне, если узнаешь что-нибудь о моем брате Иоанне?
— Твой брат Иоанн в пустыне, это все, что говорят. В пустыне, питается дикими тварями. В этом году его вообще никто не видел. На самом деле никто не видел его и в прошлом году. Кто-то лишь сказал кому-то, что кто-то вроде бы видел твоего брата Иоанна.
Я начал вести линию.
— Но ты же знаешь, Иешуа, я никогда не рассказывал тебе всего, что сообщил мне твой родственник, пока я жил с ессеями.
— Иасон, у тебя в голове столько мыслей. Я все-таки сомневаюсь, что мой брат Иоанн хотел сообщить что-то важное, если он вообще что-нибудь тебе говорил.
Получалось неровно. Я взял тряпку, скомкал и начал стирать разметку. Мне пришлось бы стесать слишком много, но я вовремя спохватился.
— О, напротив, твой брат Иоанн говорил много важного, — сказал Иасон, подходя ближе.
— Сдвинься влево, ты заслоняешь свет.
Он повернулся, снял фонарь с крюка и поставил прямо передо мной.
Я снова сел, бросив работу, но не смотрел на него. Свет бил мне прямо в глаза.
— Хорошо, Иасон, что ты хочешь сообщить мне о моем брате Иоанне?
— Я ведь прирожденный поэт, ты согласен?
— Без всякого сомнения.
Я старательно оттирал разметку, и она медленно исчезала. Древесина слегка залоснилась.
— Именно это заставляет меня передать тебе слова, которые Иоанн мне доверил, — начал он, — ту литанию, что он носит в своем сердце. Она о тебе. Этой литании он научился у матери и повторяет ее каждый день, как повторяет Шма[2] со всем Израилем, только эта литания стала его собственной молитвой. Ты знаешь, какие там слова?
— Я не знаю, что я знаю, — сказал я.
— Очень хорошо, тогда я тебе расскажу.
— Судя по всему, ты твердо решил это сделать.
Он присел на корточки. Как он был хорош! Какие у него были красивые умащенные черные волосы и огромные сердитые глаза, горящие огнем!
— Еще до рождения Иоанна твоя мать навестила его мать. Та жила тогда неподалеку от Вифании, и ее муж, Захария, был еще жив. Захарию убили уже после того, как родился Иоанн.
12 
