Жители Азорских островов благоразумно воздержались покуда от возвращения по домам — а вы бы как поступили на их месте? непосредственная опасность не миновала, а всего лишь отодвинулась на неопределенный срок, кружит где-то поблизости. Однако не осторожность удерживает на месте пятерых, по-прежнему сидящих под деревом, тогда как все остальные уже двинулись по направлению к побережью Португалии и Галисии, устраивая триумфальные шествия с цветами, ветками, оркестрами, шутихами, петардами и колокольным звоном: семьи возвращаются домой, чего-то, быть может, и лишившись, но вновь обретая самое главное — жизнь возвращается вместе с ними в опустелые дома, к столу, за которым будут они есть, к кровати, на которой будут они спать и на которой нынче ночью, ликуя, предадутся любви, какой ещё не видано было в мире. А здесь, под деревом, рядом с готовым к новым странствиям тарантасом и конем, отъевшимся и восстановившим силы, пятеро смотрят на пса, смотрят так, словно от него ждут приказа или совета: Ты, явившийся неведомо откуда, ты, пришедший однажды из такой дали, что на ногах не держался, ты, который вышел из-за кустов в минуту, когда эти люди смотрели на то место на земле, где я вязовой палкой провела черту, ты, который ждал нас, улегшись возле машины, загнанной под навес, ты, который держал в зубах обрывок голубой шерстяной нити, ты, который провел нас по стольким дорогам и тропам, ты, который сопровождал меня на берег моря и отыскал там каменный корабль — ответь нам теперь, подай какую-нибудь весть или знак, махни хвостом, шевельни ушами, если даже залаять не можешь, скажи, куда нам теперь должно направиться, ибо ни один из нас не хочет возвращаться в дом, стоящий в долине, и для каждого путь этот станет началом последнего возвращения: Сеньора, выходите за меня, скажет мне человек, который хочет жениться на мне, А где же накладная? скажет мне мой начальник, Вернулась все-таки, скажет мне муж, Господин учитель, отхлещите его линейкой, скажет мне отец последнего из моих двоечников, Дайте что-нибудь от головной боли, скажет мне страдающая головными болями жена нотариуса — так вот, укажи нам путь, встань и иди, а мы за тобой следом.
Пес, лежавший под галерой, вскинул голову, словно мог услышать эти беззвучные речи, потом резко вскочил, подбежал к Педро Орсе, обеими руками обхватившему его голову, и прозвучали слова: Хочешь, чтобы я взял тебя с собой? — но произнесены они были человеком. Мария Гуавайра, хозяйка галеры, владелица коня, ничего пока не решила, но Жоана Карда взглянула на Жозе Анайсо, и он понял ее: Что бы вы ни решили, я не вернусь, и тогда Мария Гуавайра произнесла звонко и отчетливо: Время оставаться и время уходить, а время возвращаться ещё не настало, и тогда спросил Жоакин Сасса: Куда же мы хотим идти? Пойдемте к другому концу нашего полуострова, предложил Педро Орсе, я никогда не видел Пиренеев. Не видел и не увидишь, потому что половина их осталась во Франции, припомнил Жозе Анайсо. Неважно, по мизинчику узнают великана. Все обрадовались принятому решению, но Мария Гуавайра сказала так: Конь в одиночку привез нас сюда, но больше он такого пути не выдержит, ибо стар, и фура эта — пароконная, один конь — все равно что одна рука. Так что же делать? — спросил Жоакин Сасса. Товарища ему искать. Поди-ка сыщи здесь коня, а если и найдем, конь — большая ныне редкость, у нас и денег на него не хватит.
Трудность представляется неодолимой, но в этот самый миг Мария Гуавайра лишний раз демонстрирует, как переменчив нрав человеческий — не она ли всего несколько дней назад заявляла, что в чужой дом не войдет, ночевать там не будет, и слова этой отповеди ещё не успели смолкнуть в ушах её спутников, а теперь вот — велика сила необходимости — говорит, пустив под откос всю прежнюю свою безупречную, без единого пятнышка прожитую жизнь: Мы его не купим, а украдем, и уж теперь Жоана Карда возражает, хоть и не впрямую, чтобы не обидеть: Мне в жизни своей ничего не приходилось красть. Тут настала довольно неловкая тишина: людям надо освоиться с новыми понятиями о морали, и первый шаг в этом направлении сделан был Педро Орсе, хотя старики обычно — самые рьяные поборники и ревнители старого: В своей жизни никто ничего не крадет, крадет только в чужой, промолвил он, и эта смягченная улыбкой констатация факта прозвучала как парадокс античного киника, однако слово было сказано. Хорошо, быть по сему, украдем коня, только кому и как это сделать, давайте, что ли, жребий бросим. Какой там жребий, возразила Мария Гуавайра, мне идти, вы же в лошадях не смыслите и увести её из стойла не способны. Я пойду с тобой, сказал Жоакин Сасса, и хорошо бы, чтобы пес нас сопровождал, какая-никакая защита на всякий случай.