52 
Такси подвезло его к дому, где жили родители неизвестной женщины. На звонок в дверях появилась дама лет шестидесяти с небольшим, то есть моложе дамы из бельэтажа, с которой тридцать лет назад изменял ей муж: Это я вам звонил из Главного Архива, сказал сеньор Жозе. Заходите, пожалуйста, мы вас ждем. Простите, что задержался, пришлось уладить еще одно срочное дело. Ничего-ничего, заходите. Квартира была сумрачная, с тяжелыми портьерами на окнах и дверях, с массивной мебелью, с развешанными по стенам потемневшими картинами, изображающими сельские виды, каких на свете не бывает да и быть не должно. Хозяйка провела сеньора Жозе в комнату, служившую, надо думать, кабинетом, и представила поднявшемуся навстречу мужчине, который на вид был значительно старше жены: Этот сеньор из архива. Прошу садиться, ответил тот, указывая на кресло. Сеньор Жозе извлек из кармана мандат и, держа его в руке, заговорил: Простите, что приходится тревожить вас в вашем горе, но этого требуют интересы службы, ознакомьтесь, пожалуйста, здесь с исчерпывающей полнотой сказано, в чем заключается моя миссия. Он протянул бумагу хозяину, и тот, поднеся ее к самым глазам, прочитал, после чего сказал: Миссия у вас, должно быть, чрезвычайной важности, раз уж тут употреблены столь сильные выражения. Так уж принято в нашем ведомстве, даже когда посылают сотрудника с таким несложным заданием, как мое, например, все равно пишут в подобном категорическом духе. Расследовать причины самоубийства, это, по-вашему, несложно. Не истолкуйте мои слова превратно, я всего лишь хотел сказать, что каково бы ни было поручение, где требуется предъявлять мандат, текст его неизменно составляется в таком вот стиле. Авторитарная риторика. Можно и так сказать. Тут вмешалась хозяйка, спросив: А что же Главный Архив хочет от нас. Во-первых, узнать, каков мог быть непосредственный повод к самоубийству. А во-вторых, осведомился хозяин. Обстоятельства, которые предшествовали этому печальному событию или могли привести к нему, признаки — словом, все, что позволило бы нам лучше понять, что же произошло. Моя дочь покончила с собой, неужели этого недостаточно. Позвонив и сказав, что мне нужно увидеться с вами для уточнения статистических данных, я несколько упростил вопрос. То есть. Те времена, когда мы довольствовались одними цифрами, прошли, и ныне нам необходимо со всевозможной полнотой воссоздать ту психологическую картину, в рамках которой развивалось суицидальное намерение. Зачем, осведомилась мать, мою дочь это не воскресит. Для того, чтобы установить параметры вмешательства. Не понимаю, сказал отец. Испарина пробила сеньора Жозе, дело оказывалось более сложным, чем он предполагал. Уф, жарко, воскликнул он. Дать воды, спросила мать. Если вас не затруднит. Нет, нисколько, поднялась и вышла и через минуту вернулась со стаканом. Сеньор Жозе, припав к нему жаждущими устами, понял, что нужно сменить тактику. Он поставил стакан на поднос, который держала хозяйка, и сказал так: Представьте, что рокового события еще не было, представьте, что расследование, проводимое Главным Архивом ЗАГС, уже позволило выработать те советы и рекомендации, которые, будучи применены своевременно, смогут если не пресечь, то задержать суицидный процесс. Это и есть параметры вмешательства, спросил отец. Точно так, ответил сеньор Жозе и, перехватывая инициативу, нанес упреждающий удар: Если не смогли предотвратить самоубийство вашей дочери, быть может, сумеем с вашей помощью и с помощью других лиц, оказавшихся в схожем положении, избежать большого горя и многих слез. Покуда мать плакала, повторяя: Доченька, доченька, отец с еле сдерживаемой яростью вытер глаза тылом ладони. Сеньор Жозе надеялся, что ему не придется вводить в действие последний ресурс, то есть громко и сурово прочесть, отчеканивая каждое слово, свой мандат. Если же и это не подействует, не останется ничего другого, как подыскать благовидный предлог да убраться отсюда, причем как можно скорей. Да молиться, чтобы твердокаменный отец неизвестной женщины не вздумал позвонить в Главный Архив и справиться там насчет того, что вот тут приходил к нам ваш сотрудник, сеньор Жозе, как фамилия, не помню. Но нет, обошлось. Отец сложил мандат и протянул его визитеру. Потом сказал: Мы в вашем распоряжении. Сеньор Жозе облегченно вздохнул, ибо путь был наконец-то расчищен и можно было приступить к делу: Ваша дочь не оставила предсмертной записки. Нет, ничего не написала, не сказала ни слова. То есть вы хотите сказать, она ушла из жизни за, извините, здорово живешь, беспричинно. Да нет, причины, конечно, были, только нам они неизвестны. Моя дочь была несчастлива, сказала мать. Мало ли на свете несчастных, но не все кончают с собой, нетерпеливо оборвал ее отец. А почему несчастлива, спросил сеньор Жозе. Не знаю, она и в детстве все грустила, а спросишь, что, мол, с тобой, попросишь рассказать, что случилось, всегда отвечала одно и то же: Ничего, мама. То есть причиной самоубийства был не ее развод. Нет, напротив, если и видела я ее счастливой, то именно после развода. Они с мужем плохо жили. Не плохо и не хорошо, это был брак, каких тысячи. Кто же инициировал его расторжение. Она. По каким мотивам. Откуда же нам знать мотивы, да нет, просто оба дошли до конца какого-то пути. А муж что из себя представлял. Обычный человек, ничего особенного, характера покладистого, ничего дурного о нем сказать не могу и жаловаться было не на что. А он ее любил. Думаю, любил. А она его. Тоже. И несмотря на это, они не были счастливы. Никогда. Как странно. Жизнь вообще штука странная, заметил отец. Наступило молчание, мать поднялась и вышла. Сеньор Жозе замялся, не зная, дожидаться ли, когда она вернется, или лучше будет продолжить беседу. Он опасался, что эта заминка нарушит течение допроса, ибо напряжение, висевшее в комнате, было почти физически ощутимо. И спросил себя, не были ли эти последние слова отца отзвуком давней связи с дамой из квартиры в бельэтаже направо, а поспешный уход матери — единственно возможным в данную минуту ответом на них. Сеньор Жозе, тяня и выигрывая время, снова взял стакан, отпил глоток, потом спросил наугад: Ваша дочь работала. Да, преподавала математику. И где же. В той самой школе, которую сама окончила, а потом поступила в университет. Сеньор Жозе торопливо потянулся за стаканом, едва не выронил его, забормотал: Простите, простите, и голос внезапно изменил ему, а отец с пренебрежительным любопытством наблюдал, как пьет визитер, и, по всему судя, думал, что Главный Архив ЗАГС набирает совершенно негодных сотрудников, и в самом деле, стоило ли вооружаться столь грозным мандатом, чтобы потом вести себя так по-дурацки. В ту минуту, когда он осведомлялся ироническим тоном: Не желаете ли узнать номер школы, глядишь, это будет способствовать успешному завершению вашей миссии, в комнату вернулась мать. Буду вам весьма признателен, ответил сеньор Жозе, и отец, склоняясь над столом, вывел на листочке номер и адрес школы, протянул его гостю, да тот уж был совсем не тот, что мгновение назад, ибо восстановил душевное равновесие, вспомнив, что владеет старой семейной тайной, о чем даже не подозревают эти двое. И от этой мысли родился и в следующую минуту прозвучал вопрос: Не знаете ли, вела ваша дочь дневник. Кажется, нет, по крайней мере, я никогда ничего такого не видела, сказала мать. Но ведь наверняка должны были остаться какие-то записи, наброски, наметки, если бы вы позволили мне взглянуть на ее архив, может быть, нашлось что-нибудь интересное. Мы еще ничего не выносили из ее квартиры, сказал отец, и не знаю, когда соберемся. Она арендовала квартиру. Нет, это ее собственная. Сеньор Жозе медленно развернул мандат, пробежал его глазами сверху вниз, как бы проверяя, прописаны ли там и эти полномочия, после чего предложил: Если бы вы позволили мне, в вашем, разумеется, присутствии. Нет, отрывисто и сухо ответили ему. Но мой мандат, напомнил сеньор Жозе. А ваш мандат пусть довольствуется теми сведениями, которые уже были предоставлены, сказал отец и добавил, если угодно, мы можем продолжить нашу беседу завтра, у вас в архиве, а сейчас простите, мне некогда. Да нет, вам нет необходимости являться в архив, то, что я услышал про обстоятельства, предшествовавшие самоубийству, кажется мне достаточным, но у меня еще три вопроса. Слушаю. От чего скончалась ваша дочь. Наглоталась снотворных таблеток. Она была дома одна. Одна. А памятник на могиле уже поставили. Мы этим как раз занимаемся, а почему вы спрашиваете. Так просто, из чистого любопытства. И с этими словами сеньор Жозе поднялся. Я провожу, сказала женщина. Когда вышли в коридор, она прижала палец к губам, жестом показала: Подождите. Из ящика маленького стола у стены бесшумно извлекла связку ключей, потом, открывая дверь, сунула их в руку сеньору Жозе, шепнула: Это от ее квартиры, на днях зайду в архив, заберу назад. И, придвинувшись совсем вплотную, не назвала, а выдохнула адрес.
52 
