очень нудно 
151 
— Любой благодарности будет мало. Когда мои дни будут сочтены и я предстану перед этими судьями, возьми эти доспехи обратно, чтобы отдать своему сыну.
Одиссей рассмеялся.
— Телемаху? Нет, он никогда до них не дорастет. Отдай их своему сыну.
— Меня захотят в них похоронить. Поручаю тебе позаботиться о том, чтобы Неоптолем их получил. Похороните меня в хитоне.
— Как скажешь, Ахилл.
Автомедонт помог мне одеться на битву, пока рабыни стояли у стены, бормоча молитвы и заклинания, чтобы отогнать зло и наделить доспехи силой. При малейшем движении доспехи сверкали золотом.
Агамемнон выступил на собрании перед командирами, слушавшими его с деревянными лицами. Потом настала моя очередь принять унижение верховного царя, после чего Нестор вернул мне Брисеиду; Хрисеиды нигде не было видно, но вряд ли ее отправили в Трою. В конце концов мы разбрелись, чтобы поесть, — трата драгоценного времени.
Высоко подняв голову, Брисеида молча шла рядом. Она казалась больной, изнуренной и более встревоженной, чем когда выходила со мной из горящих руин Лирнесса. Войдя в мирмидонские укрепления, мы прошли мимо Патрокла, лежавшего на своем помосте, — его перенесли сюда из-за собрания. Она вздрогнула.
— Брисеида, пойдем.
— Он сражался вместо тебя?
— Да. Его убил Гектор.
Я заглянул ей в лицо, чтобы найти там крупицу нежности. В ее улыбке сияла сама любовь.
— Дорогой мой Ахилл, ты так устал! Я знаю, как много он для тебя значил, но нельзя же так убиваться.
— Он умер, презирая меня. Он отказался от нашей дружбы.
— Значит, он совсем не знал тебя.
— Тебе я тоже не смогу все объяснить.
— Ты не должен мне ничего объяснять. Как бы ты ни поступил, ты поступил правильно.
Мы перешли через насыпь и построились на равнине под подернутым дымкой солнцем нового дня. Дул ласковый ветерок, похожий на касание непряденой шерсти. Они выстроились перед нами, одна шеренга за другой, потом третья, словно устраивали нам смотр. От возбуждения у меня стоял ком в горле, а когда я мельком взглянул на свои руки, сжимавшие древко Старого Пелиона, костяшки пальцев на фоне почерневшего дерева казались совершенно белыми. Я отдал Патроклу свои доспехи, но копье оставил себе.
Гектор с грохотом выехал с правого фланга в колеснице, запряженной тремя вороными жеребцами, слегка покачиваясь в такт движению. Мои доспехи сидели на нем превосходно. Гребень шлема уже украсили пурпуром. Он подъехал ближе и остановился напротив меня, мы обменялись холодными взглядами. В каждом читался вызов. Одиссей выиграл. Мы оба знали: только один из нас покинет поле боя живым.
Когда мы ждали звука рогов и барабанов — сигнала начать битву, — повисла странная тишина: ни одна из армий не издавала ни звука, не было слышно ни лошадиного фырканья, ни стука щитов. Мои новые доспехи оказались очень тяжелыми; чтобы привыкнуть к ним и наловчиться двигаться, потребуется время. Гектору придется подождать.
Загрохотали барабаны, затрубили рога, и богини судьбы подбросили ножницы над разделявшей нас с Гектором полосой земли.[24]
Я прокричал свой военный клич, Автомедонт хлестнул упряжку, бросив колесницу вперед, но, прежде чем мы встретились, Гектор свернул в сторону и помчался вдоль своих рядов. Меня остановил бурлящий поток колесниц, и преследовать его не стоило и пытаться. Мое копье поднималось и опускалось, обагряясь троянской кровью; все чувства исчезли, осталась только страсть убивать. Я не думал даже о своей клятве Патроклу.
Я услышал знакомый военный клич и увидел колесницу, пробиравшуюся сквозь давку, — Эней хладнокровно наносил удары, не давая воли гневу, когда мирмидоняне ловко от них уворачивались. Я крикнул свой клич. Он услышал меня и поприветствовал, тут же спрыгнув с колесницы и приготовившись к поединку. Я принял его первый удар на щит — меня до мозга костей пробрало гулкое колебание, но копье не причинило чудесному металлу никакого вреда. С искореженным острием, оно упало на землю. Старый Пелион прочертил ровную дугу над головами разделявших нас воинов, высоко и точно. Эней увидел острие, летящее к его горлу, вскинул щит и пригнулся. Мое любимое копье насквозь пронзило обтянутый шкурой металл, опрокинуло щит и вошло в плоть Энея, приколов его к щиту, словно булавкой. С обнаженным мечом я расталкивал своих воинов, собираясь настичь его раньше, чем он освободится. Его дарданцы отступали под нашим натиском, и на моем лице уже сияла победоносная улыбка, как вдруг я почувствовал толчок неведомой силы — обескураживающий, приводящий в бешенство феномен, который иногда возникает, когда огромная масса людей тесно сжимается вместе. Словно мелкая морская зыбь сменилась мощной волной и разметала людские шеренги от края до края; воины падали друг на друга, как кирпичи из каменной кладки.
151 
