Последние отзывы

  78  

Его не переставало изумлять то, как он сам воспринимал и продолжает воспринимать последние поступки брата. Слово «брат» имело для Клемента какой-то священный смысл. Возможно, потому, что родители вложили в его детское сознание тот факт, что Лукас, в известном смысле не приходившийся ему братом, тем не менее был его братом. Даже без этого воспитательного участия Клемент, тогда еще ребенок, уже знал, что всегда будет испытывать к Лукасу братские чувства, словно некий долг обязывал его заботиться о Лукасе. Эта идея казалась абсурдной, учитывая очевидное умственное и физическое преимущество старшего над младшим, а позднее и покорное признание власти Лукаса. Может быть, Лукас с самого начала интуитивно понял робкое сочувствие Клемента, его желание угодить брату, служить ему, исполнять его прихоти? Клемент порой верил, что Лукас искренне благодарен ему за эти тихие знаки внимания, хотя казалось, что чаще они побуждали его к жестоким и деспотичным действиям. Существенно ли недавние события изменили их отношения? Невероятно, но похоже, что нет. Во время отсутствия Лукаса тревога Клемента обычно принимала форму страха за брата, а не перед ним. Клемент обладал счастливым даром самодовольства. Он нравился сам себе, он любил себя и в целом жил в согласии с самим собой. Чувство такой удовлетворенности являлось основополагающим, а его многочисленные сомнения и страхи клубились над этим благодушным фундаментом. В раннем возрасте он осознал, что не все похожи на него в этом отношении. Лукас ненавидел других людей и так же ненавидел себя. Во время отсутствия брата после «известного события» Клемент боялся, что Лукас может решиться на самоубийство. Когда же Лукас появился, эти опасения показались абсурдными. Лукас вернулся, вооруженный своей самоуверенностью и высокомерием, вновь представ все тем же властным тираном, не ведающим угрызений совести. Именно неизменность этих качеств побудила Клемента расстаться с исходной озабоченностью и глубоко задуматься о том, что же произошло. Он жаждал приезда Лукаса, но одновременно боялся его, боялся, как он осознал позже, что Лукас может вернуться другим, сломленным. Клемента не пугало, что после неудавшейся попытки брат может попытаться еще раз убить его. Почему-то это казалось невозможным, и Клементу не требовалось никаких объяснений Лукаса не потому, что он простил брата, в сущности, само понятие «прощение» в их отношениях казалось глупым. Клемент не ожидал того «ужасного события», но, учитывая его необычное завершение, понял, что мучительная и стоическая гордость Лукаса помешает любым повторениям. Клементу не хотелось размышлять над «попыткой покушения на его жизнь», в конце концов, она провалилась, с ним ничего не случилось и, вероятно, не случится. Но как быть с той жертвой, с мужчиной, случайно занявшим его место? Конечно, Клемент не поверил, что тот был грабителем. Этот мужчина увидел нечто похожее на убийство и, попытавшись предотвратить его, сам попал под удар. Он спас жизнь Клемента ценой своей собственной. Все время отсутствия Лукаса Клемент хранил в памяти эту ужасную картину и те осложнения, которые она может принести ему в дальнейшем. С возвращением Лукаса вернулось и сознание собственной вины. Вместе с Питером Миром пришла надежда на милосердие. Но какие же отношения складывались, вольно или невольно, между Клементом и Миром? Что же на самом деле произошло? Смог бы Лукас убить брата, действительно ли он хотел этого, смог бы успешно завершить задуманное? Важным фактом представлялось то, что и Клемент, и Мир остались живы. Подчиняясь приказу брата, Клемент убежал. Он унес орудие убийства… и он же принес его обратно. С какой стати он вернул его? Что побуждает незаслуженно побитого человека тащить палку обратно своему мучителю? Неужели эта зависимость тоже тянется из раннего детства, неужели она основана на ощущении того, что само появление на свет Клемента погубило жизнь Лукаса? Теперь в этой драме появилась другая загубленная жизнь, и возник еще один вопрос о справедливости.

Безусловно, Клемент обрадовался, очень обрадовался тому, что его случайный защитник остался жив и что он имеет возможность увидеть своего спасителя и выразить ему свою благодарность. Но что будет дальше? Мир произнес страшные угрозы, говорил о библейской расплате «око за око», о равнозначном ответном ударе. Он упомянул о том, что планы возмездия подняли его со смертного одра. Способен ли Мир осуществить самые страшные из тех угроз и не в характере ли Лукаса позволить ему осуществить их? Клемент знал, Клемент понимал, каким спасением стало для Лукаса образование, приобщение к философии греков, к учению стоиков, успех на научном историческом поприще, уважение студентов, все те таинственные сущности, которыми он пропитался, мастерски овладев премудростями былых эпох. Избранные Лукасом исторические наставники научили его гордости, презрению к слабости, мудрому бесстрастию, а также достойно принимать удары судьбы. Судьба стала проявлением благого промысла, правосудием, а правосудие стало судьбой. Могло ли иметь серьезный смысл то, что Мир, говоря об «ином развитии событий», попросил «сделать его счастливее»? Серьезно ли Лукас сказал о том, что поможет Миру «разочароваться в их дружеской компании»? Как будет выглядеть эта странная и смехотворная сцена знакомства?

  78