очень нудно 
207 
— Думаю, на него злится король.
— А это, на мой взгляд, слабость, — объявляет Норфолк. — Что королю до Мора с его суждениями?
Одли неуверенно улыбается.
— Вы назвали короля слабым?
— Назвал короля слабым?! — Герцог подается вперед и трещит Одли в лицо, как говорящая сорока: — Что это, у лорда-канцлера прорезался собственный голос? Обычно вы ждете, пока заговорит Томас Кромвель, а потом чирик-чик-чик, да, сэр, нет, сэр, как скажешь, Том Кромвель.
Дверь открывается, и в нее заглядывает Зовите-меня-Ризли.
— Клянусь Богом! — взрывается герцог. — Будь у меня арбалет, я бы отстрелил вам башку. Я велел никого не впускать!
— Пришел Уилл Ропер. С письмами от тестя. Мор желает знать, как вы с ним поступите, сэр, если признали, что по закону он чист.
— Скажите Уиллу, мы репетируем, как будем на коленях просить короля, чтобы тот вычеркнул Мора из списка.
Герцог опрокидывает в глотку вино из кубка — которого собственноручно себе налил — и с грохотом ставит кубок на стол.
— Ваш кардинал говорил, Генрих скорее отдаст полцарства, чем поступится своим капризом.
— Однако я его уговариваю… и вы, лорд-канцлер, ведь тоже?..
— О да! — восклицает герцог. — Если Том уговаривает, то и лорд-канцлер туда же. Курлы-мурлы!
Зовите-меня хлопает глазами.
— Можно пригласить Уилла?
— Так мы согласны? Молим на коленях?
— Я без Кранмера не пойду, — объявляет герцог. — С какой стати мирянину утруждать суставы?
— Позвать милорда Суффолка тоже? — спрашивает Одли.
— Нет. У него сын при смерти. Наследник. — Герцог утирает рукой рот. — Без месяца восемнадцать лет. — Перебирает реликварии, образки. — У Брэндона только один сын. И у меня. И у вас, Кромвель. И у Томаса Мора. У всех по одному. Дай Бог Чарльзу сил, придется ему, не щадя себя, заводить новых детей с новой женой. — Лающий смешок. — Если бы я мог отправить в отставку старую жену, я бы тоже взял себе славненькую пятнадцатилетку. Да только поди ее сплавь!
Одли багровеет:
— Милорд, вы женаты, и благополучно женаты, двадцать лет!
— А то я без вас не знаю. Все равно что заталкивать себя в старый кожаный мешок. — Костлявая рука герцога стискивает его плечо. — Добудьте мне развод, Кромвель, а? Вы с милордом архиепископом придумайте какую-нибудь лазейку. Обещаю, из-за моего развода никого не убьют.
— А кого убивают? — спрашивает Ризли.
— Мы собираемся убить Томаса Мора, разве нет? Точим нож на старика Фишера.
— Боже упаси. — Лорд-канцлер встает, запахивает мантию. — О смертной казни речи не идет. Мор и епископ Рочестерский всего лишь соучастники.
— Что, — говорит Ризли, — безусловно, тоже тяжкое преступление.
Норфолк пожимает плечами.
— Сейчас или позже — разница невелика. Мор не примет вашу присягу. И Фишер тоже.
— Я совершенно убежден, что они ее примут, — говорит Одли. — Мы приведем неоспоримые доводы. Ни один разумный человек не откажется присягнуть будущему наследнику престола ради блага своей страны.
— Значит, Екатерина тоже должна присягнуть, — говорит герцог, — чтобы дети моей племянницы правили без помех? А как насчет Марии — вы и ее намерены привести к присяге? А если они откажутся, что вы будете делать? Отволочете их на Тайберн и вздернете, на радость их родичу-императору?
Они с Одли обмениваются взглядами. Одли говорит:
— Милорд, вам не следует пить до обеда так много вина.
— О, чирив-чив-чив, — отвечает герцог.
Неделю назад он навещал в Хэтфилде двух августейших особ, принцессу Елизавету и леди Марию, дочь короля.
— Упаси тебя Бог перепутать титулы, — сказал он Грегори по дороге.
Грегори ответил:
— Ты уже жалеешь, что взял не Ричарда.
Ему не хотелось уезжать из Лондона, когда в парламенте такое жаркое время, но король настоял: обернетесь за два дня, я хочу, чтобы вы своими глазами взглянули, что там у них и как. Снег тает, по дорогам бегут ручьи, в рощицах, где всегда тень, на лужах еще по-прежнему лед. Когда они переправлялись через реку в Хертфордшир, ненадолго выглянуло солнце; терновник тянет корявые ветки с белыми цветочками — хочет вручить ему петицию против излишне долгой английской зимы.
— Я здесь бывал, давно. Тогда это был дворец кардинала Мортона, архиепископа Кентерберийского. Весной, когда заканчивалась судебная сессия и становилось теплее, он перебирался сюда. Мне было лет девять-десять. Дядя Джон сажал меня на провиантскую телегу с лучшими сырами и паштетами, чтобы их не стащили при остановке.
207 
