60 
— Он тоже вилял, — сказал он.
— Кто?
— Вонючка. Сам не раз говорил об этом.
— Ну и что тут такого? — сказал я. — Это все равно что стараться не наступать на трещины в асфальте, когда идешь по тротуару.
— Вот именно. Дело личное. Кому какое дело?
— Это все равно что не сразу трогаться.
— А это еще что такое?
— Я всегда так делаю.
— Что это значит?
— Прежде чем тронуться с места, нужно сосчитать до двадцати, а потом — в путь.
— Ты тоже ненормальный. Как Вонючка.
— Отличный способ избежать неприятностей на дороге. В машине со мной еще ничего не происходило. По крайней мере, ничего серьезного.
— Да ты пьян.
— Да нет, я всегда так делаю.
— Зачем?
— Потому что если кто-то перешел улицу перед твоей машиной, то ты его уже не собьешь, ведь тронулся-то позднее. Ты задержался, потому что считал до двадцати, а человек, которого ты мог бы сбить, уже перешел дорогу.
— Почему?
— Он перешел дорогу гораздо раньше, чем ты тронулся, потому что ты считал до двадцати.
— Хорошая мысль.
— Сам знаю, что хорошая.
— Да просто, черт возьми, отличная.
— Я многим сохранил жизнь. И через перекрестки можно смело переезжать, потому что машина, с которой ты мог бы столкнуться, уже проехала. Она проехала чуть раньше тебя, потому что ты задержался, считая до двадцати.
— Здорово.
— Вот видишь.
— Но это не то же самое, что вилять, — сказал он. — Тут никогда не знаешь, что лучше.
— А я всегда виляю, — сказал я.
Мы выпили еще.
— Посмотри-ка вон на ту женщину, — сказал я.
— На ту, с грудью?
— Ну да, прекрасная грудь.
— Клянусь, я убил немало женщин более красивых, чем эта, — медленно произнес он.
— Но не с такой же грудью.
— Да и с такой тоже. Может, еще выпьем?
— Да, на дорожку.
— Такой груди больше ни у кого нет, — сказал я. — Во всяком случае, в Германии.
— Да сколько хочешь. Я немало таких убил.
— Ладно. Ты убил много женщин с красивой грудью.
Он откинулся на стуле и повел рукой.
— Видишь, сколько тут народу, — сказал он.
— Да.
— Представляешь, сколько будет шуму, если они вдруг все умрут. Просто свалятся мертвыми со стульев на пол.
— Ну и что?
— Разве не будет шуму?
— Конечно будет.
— Предположим, официанты сговорились, подсыпали им что-то в стаканы — и все умерли.
— Шум будет страшный.
— Ну вот, а я такое сотни раз проделывал. Я в сотни раз больше убил людей, чем собралось здесь сейчас. Да и ты тоже.
— Гораздо больше, — сказал я. — Но это же другое.
— Такие же люди. Мужчины, женщины, официанты. Все сидят в пивной и выпивают.
— Это другое.
— Да то же самое. Случись здесь такое, разве не поднялся бы шум?
— Еще какой.
— А мы делали это. И не раз.
— Сотни раз, — сказал я. — И ничего.
— Паршивое заведение.
— Хуже не бывает. Пойдем куда-нибудь в другое место.
— Сначала допьем.
Мы допили виски, а потом стали спорить, кому платить, и я выиграл. Счет составил шестнадцать долларов двадцать пять центов. Он дал официанту на чай два доллара.
Мы поднялись, обошли вокруг столиков и вышли на улицу.
— Такси, — сказал он.
— Да, надо взять такси.
Швейцара в этом заведении не было. Мы стояли на краю тротуара и ждали, когда подъедет такси.
— Хороший город, — сказал он.
— Замечательный, — ответил я.
Чувствовал я себя отлично. Было темно, но горело несколько фонарей. Мимо нас проезжали машины, а по другой стороне улицы шли люди. Неслышно моросил мелкий дождь, и желтый свет фар и уличных фонарей отражался на черной мостовой. Шины шуршали на мокрой дороге.
— А давай пойдем туда, где много виски, — сказал он. — Чтоб там было много виски и разливал его бармен с крошками в бороде.
— Отлично.
— И чтоб там больше никого не было, кроме нас и бармена с крошками в бороде. Или — или.
— Да, — сказал я. — Или что?
— Или пойдем туда, где сто тысяч человек.
— Да, — сказал я. — Хорошо.
Мы стояли и ждали. Из-за поворота, откуда-то слева, выезжали машины и, шурша по мокрому асфальту шинами, двигались в нашу сторону. Проехав мимо нас, они направлялись к мосту, который ведет на другую сторону реки. В свете фар был виден моросящий дождь, а мы все стояли и ждали такси.
60 
