Из неоновой ночи в «Падающую звезду» вваливается Масанобу Суга, спотыкается и с размаху падает на пол. Расквасив нос, он улыбается и смотрит на меня – он так пьян, что его мозг не понимает, как больно его телу. Пошатываясь, он встает на одно колено, как будто собирается просить моей руки. Выбежав из-за прилавка, ныряю поднять его очки, пока он их не раздавил. Суга думает, что я пытаюсь ему помочь, и отпихивает меня с возгласом: «Ггг-горе-мне!» Потом встает, устойчивый, как новорожденный жираф, и падает спиной на стеллаж с военными фильмами. Стеллаж опрокидывается, и сотни коробок из-под кассет каскадом сыплются ему на голову. Клиентка – к счастью, только одна – сквозь полукруглые очки поливает нас смертоносными лучами. Суга смотрит на упавший стеллаж.
– Здесь в-в-о-дится полтигейст, Миякэ. Мне н-н-у-ж-ноп-п-е-реться воното… се… секундо…– Он, как канатоходец, добирается да прилавка и упирается взглядом в монитор.– «Кассибланка».
На самом деле это «Бегущий по лезвию». Поправляю стеллаж, собираю коробки. Голова у Сути болтается, как у сломанной куклы.
– Мияки.
– Суга. Рад, э-э…
Суга теряет контроль над слюноотделением. На лету перехватываю сталактит слюны, подставив «Токио пост».
– Ннепьян. яникогда н-н-е пьян-н-ею, т-тольконея. Я счастлив, счастлив, с-с-ча-стлив, да, м-может б-быть, но все п-под контролем. Разворот.
У него подгибаются колени, и он пальцами цепляется за край прилавка, будто сейчас слетит в пропасть. Даже дядюшка Патинко, надравшись виски, никогда не доходил до столь безнадежного состояния.
– Зашелтя н-навестить, госпожа Сасаки сказала, ты уволился. Пока-пока, Уэно, пока-пока, плохие-вибры, плохие, плохие вибры Уэно, где все эти потерянные-позабытые сироты умирали после войны, ты, ты это знал? Мерли, как мухи, бедняжки… бедняжки…
На глазах у Сути слезы, и одна из них стекает по рябой щеке. Дама в очках, испускающих лучи смерти, визжит, будто ее собрались изнасиловать:
– Это уже слишком! От ваших выходок, молодые люди, просто наизнанку выворачивает!
Она уходит прежде, чем я успеваю извиниться. На какую-то секунду мне хочется, чтобы Суга вырубился,– я бы притворился, что не знаю его, и, может, его увезла бы «скорая».
– Суга! Иди домой! Ты слишком пьян!
Суга чихает и смотрит на меня опухшими акульими глазками.
– Я п-проклят.
– Тебе хватит денег на такси?
– П-проклят.
– Суга, ты помнишь свой адрес?
Он зажмуривается и осознанно, изо всех сил бьется головой о прилавок; к счастью, сил у него немного, он с трудом держит шею, но лицо все равно перекашивается от боли. Я держу его голову, но он отталкивает меня.
– Я проклят, Миякэ! Понимаешь ты это? Проклят! Один пончик! За один жалкий хренов пончик! Маленький мальчик, совсем мааленысий, стоял прямзадвее-рью, дверью булочной, он плакал, что хочет выйти…
Слезы снова наворачиваются у него на глаза, и Сугу бьет дрожь. Так дрожат испуганные собаки.
– Суга, моя комната наверху, я сейчас…
– Один…– Удар! – жалкий…– Удар! – пончик. Я открыл дверь, маленький мальчик выбегает, прыг-скок…– Суга страдальчески закатывает глаза.– У него на футболке Бэтмен и Робин, маленький мальчик, прямнасередину… дороги…– Суга всхлипывает и задыхается от рыданий.– Чтотыдумаешь, я сделал, Миякэ? Бросился спасать, а? Нет, Миякэ, нет-нет-нет – застыл, застыл, я застыл. На месте, Миякэ. Видел. Слышал. Видел и слышал. Машина. Тормоза. Маленький мальчик. Бух, бух, бух. Он взлетел, маленький мальчик, взлетел, как волан, бум-бум, боулингшар, кровьнадороге, фломастер…-Суга впивается ногтями себе в лицо, будто хочет содрать с него кожу,– я сжимаю его ладони в своих кулаках. Суга теряет способность сопротивляться.– Мать, она… бросается, бросается мимоменя, и воет… ЛааааааАаааааАааааааааааа… Я бегу. Бегу, бегу, бегу… Бегу, Миякэ, не останавливаясь, никогда, беги, Суга, беги, ты У-БИЙ-ЦА… Суга-убийца.– Суга глотает комок в горле.– Жалеешь, что не отравил ананас, правда? Почему, думаешь, у меня кожа, как терка для сыра? Я проклят. Перехожудорогу, вижу маленького мальчика. Я сновавижу маленького мальчика, вижу маленького мальчика. Проклят. Проклят.– Его глаза закрываются.
Понятно.
Я закрываю кассу на ключ и тащу Сугу вверх по лестнице, как мешок.
– Вот туалет. Если ты обмочишься на мой футон, я сожгу все твои компьютеры паяльной лампой, понял? Суга? Ты меня слышишь?
Суга кивает и бормочет что-то нечленораздельное.