Окошечко открывается – показывается шариковая ручка, к которой прикреплен белый флажок,– на полке, источая кофейный аромат, появляется неприкасаемая кружка Сатико с нарисованным на ней Дораэмоном. Окошечко захлопывается.
– Эйдзи?
По воле диджея «I Heard It On the Grapevine» обрывается.
Я не могу себе объяснить, почему говорю:
– Мама, а может, я э-э… завтра приеду в Миядзаки тебя проведать?
Когда я заканчиваю объяснения, Сатико кивает.
– Разве я могу препятствовать подобной гуманитарной миссии? Но мой последний приказ как старшего по званию офицера великой армии Нерона таков: позвони моей подруге перед тем, как уедешь из Токио.
– Она, э-э, что-нибудь говорила?
– Я могу сказать, в каком она настроении, по тому, что она играет. Когда ты звонил ей на прошлой неделе, Аи играла Шопена и прочие милые вещи. Вчера же мне пришлось собираться на работу под замороченные пьесы Эрика Сати[136], которые он писал, чтобы избавиться от соседей.
– Я, э-э, кажется, все испортил, Сатико.
– Аи не Мисс-счастье-двадцать-четыре-часа-в-сутки. Жизнь коротка, Миякэ. Позвони ей.
– Не знаю…
– Нет. «Не знаю» не принимается. Скажи: «Слушаю и повинуюсь, госпожа Сэра».
– Я в самом деле…
– Заткнись и скажи это, иначе тебе больше никогда не придется делать пиццу в этом городе.
– Слушаю и повинуюсь, госпожа Сэра.
– Томоми сказала, что у тебя был трудный разговор, мэн…-Дои входит в загон с мини-блендером в руках.– Знаешь, что я придумал, чтобы подавить нездоровые вибрации, мэн?
Я отворачиваюсь.
– Дои, сегодня моя последняя смена. Сжалься…
– Никаких фокусов, мэн! Просто волшебный антистрессовый коктейль…
Стал бы он доставать меня своими штучками, если бы знал, что всего лишь днем одна карта и одна лопнувшая артерия спасли меня от потери половины моих органов? Не исключено, что да.
– Для начала клубника! – Дои высыпает в блендер полную упаковку ягод. Потом набрасывает на блендер черный бархатный колпак и превращает их в жидкое месиво. Снимает колпак и крышку.– Затем помидоры! – кидает туда же три переспелых помидора.– Красная пища снимает стресс. Зеленая – нагнетает. Вот почему кролики и вегетарианцы такие нервные… Что потом? Малиновый сок… сырой тунец… бобы адзуки…[137] все основные типы продуктов.– Дои возвращает на место крышку, черный колпак и включает блендер.– И последнее: мой коронный ингредиент…– Делая пасс рукой, он достает из носового платка розового волнистого попугайчика. Попугайчик хлопает крылышками, моргает и чирикает.– Иди сюда, малыш! – Он осторожно сажает его на ярко-красное жидкое месиво, закрывает крышку и снова водружает сверху черный колпак.
Я понимаю, что это всего лишь фокус, и отказываюсь притворяться потрясенным. Он опускает блендер за низкую перегородку между загоном и моей крысиной норой – возможно, чтобы поменять блендер? – снимает кувшин и трясет, как бармен, смешивающий коктейль, в такт гавайской гитарной музыке по радио.
– Дои! – входит Сатико, держа в руках планшет для записей.
Дои подпрыгивает и виновато ставит то, что держал в руках, на пол.
– Мне очень неприятно и досадно беспокоить тебя по таким пустякам, как работа, но…
– У меня перерыв, атаманша! Дай мне еще три минутки! Я показываю Миякэ мое умиротворяющее зелье…– Он поднимает с пола блендер, все еще накрытый черным колпаком, и включает его на полминуты.
Сатико, сдавшись, садится на стул. Дои снимает колпак, открывает крышку и пьет взбитое в пену месиво прямо из блендера.
– Вкусня-я-ятина.
– Ого…– Сатико встает и поднимает блендер «Б» – я так и знал – на край перегородки, бархатного колпака на нем нет.
– Ты сам сделал этого попугайчика? Он совсем как настоящий. Из чего он? – Она непритворно удивлена.
– Начальница! Ты выдала мой фокус!
– Тогда не оставляй свое барахло посреди кухни!
– Не называй моего Туту барахлом! У попугайчиков тоже есть чувства, разве не так?
– Туту не слишком похож на живого попугайчика.– Сатико вынимает птичку из красного месива. Его голова тут же рассыпается в белую пыль.
– Дои,– говорю я,– пожалуйста, скажи мне, что это входит в твой фокус.
Глаза Дои вылезают из орбит, в них панический ужас.
– О, мэн…
После того как «скорая» увозит Дои в больницу на промывание желудка и прививки от столбняка, я предлагаю свою помощь в доставке заказов. Сатико возражает, что этим лучше заняться ей, потому что она лучше знает город. Томоми приходится справляться с телефоном в одиночку. Я готовлю и раскладываю по коробкам три «Эль Гринго» – толстая основа, горгонцола, салями со специями, помидоры и приправа из базилика – к тому времени, как возвращается Онидзука. Томоми рассказывает ему, что случилось с Дои,– на секунду мне кажется, что Онидзука готов изменить своим принципам и улыбнуться, но это быстро проходит, он снова становится самим собой, и его лицо принимает свое обычное несчастное выражение. Поток заказов немного ослабевает. К половине восьмого утра я уже наизусть знаю весь утренний выпуск новостей. Торговые переговоры, встречи на разных уровнях, визиты высокопоставленных лиц. Вот как нужно держать народ в подчинении – не запрещать новости, а делать их такими глупыми и скучными, чтобы они стали никому не интересны. Погода в пятницу, шестого октября: утром будет облачно, во второй половине дня существует шестидесятипроцентная вероятность дождя, а к вечеру эта вероятность возрастет до девяноста процентов. Я мою разделочный стол в надежде, что в ближайшие полчаса заказов не будет. Мне нужно решить, как дешевле всего добраться до Миядзаки. Я вглядываюсь в геенну – мне навстречу дюйм за дюймом ползут шесть пицц, разливая вокруг кармическое сияние. По радио передают песню под названием «I Feel the Earth Move Under My Feet»[138]. Радиоприемники и кошки всегда занимаются своим делом, все равно, есть кто-нибудь поблизости или нет. Совсем не так, как гитары, которые в каком-то смысле перестают быть гитарами, когда вы закрываете футляр. Возвращается Сатико и кладет на разделочный стол в моей крысиной норе конверт.
136
Французский композитор (1866-1925).
137
Красные бобы.
138
Песня с альбома Кэрол Кинг «Tapestry» (1971).