167 
– Ты вырос, Эйдзи,– сказала она, когда я втащился в комнату и сел на стул. Я был твердо настроен на ссору.
– А ты нет.
Тетя Толстосум поспешно сказала:
– Эйдзи так вытянулся за последние месяцы. А его учитель музыки говорит, что он прирожденный гитарист. Как жаль, что ты не захватил гитару, Эйдзи. Мама с удовольствием бы послушала, как ты играешь.
Я обратился к дужке ее очков:
– Мама? У меня ее нет, тетя. Она умерла еще раньше, чем Андзю утонула. У меня где-то есть отец, но матери нет. Вы же знаете.
Мать пряталась в сигаретном дыму.
Тетя Толстосум разливала чай.
– Твоя мама проделала долгий путь, чтобы с тобой увидеться, и мне кажется, тебе следует извиниться.
Я уже был готов встать и уйти, но мать опередила меня. Она взяла сумочку и повернулась к тете Толстосум:
– В этом нет необходимости. Он не сказал ничего, с чем я была бы не согласна. С чем я действительно не согласна, так это с тем, что нас заставляют продолжать эти семейные беседы, когда совершенно ясно, что никакой семьи у нас нет и беседовать не о чем. Я знаю, что вы делаете это из благих побуждений, но благие побуждения могут обернуться невыносимой мукой, вы поймете это, если подсчитаете весь вред, который они уже принесли. Передайте привет моему брату. Через пятьдесят минут будет ночной поезд в Токио, надеюсь успеть на него.
Может быть, прошедшие годы немного изменили текст, но это основное из того, что было сказано. Может быть, темные очки я прибавил от себя, но глаз своей матери я не помню.
Морской Ангел открывает банку кофе и включает радио. Когда мы проезжаем мост Симоносэки[144], словно за компанию, включается солнце. Я снова на Кюсю. Я улыбаюсь, сам не зная чему. Душа, воссоединившись с телом, которое она покинула навсегда, поражается, что все осталось в рабочем состоянии,– вот как я себя чувствую. Сломанные заборы, буйство диких цветов, нетронутая земля. Кюсю для Японии – это потусторонний мир, живущий по диким законам. Все мифические создания выползли, выскочили или выплыли с Кюсю. Морской Ангел вспоминает о моем присутствии:
– Как говорила моя дорогая мамочка каждое утро: «Вставай пораньше, рассвет – это дар небес». Вот так-то. Через двадцать минут будем в Китакюсю…
***
– Господин Аояма! Пожалуйста, примите мои самые искренние соболезнования по случаю, э-э, вашей смерти. Господин Аояма опускает свой бинокль и возится с настройкой. На нем униформа сотрудника ЯЖД, но выглядит он намного элегантнее, чем когда-то в Уэно.
– Смерть – это не так плохо, Миякэ, когда она наконец приходит. Это как получить старый долг. Кстати, я Должен извиниться за то, что обвинил тебя в шпионаже.
– Забудьте. У вас был сильнейший стресс.
– Господин Аояма поглаживает верхнюю губу:
– Я сбрил усы.
– И правильно сделали, начальник вокзала. Если честно, они вам не шли.
– Я думаю, что человек должен как-то увековечивать память о важнейших вехах своей жизни.
– И для вас нет более важной вехи, чем смерть.
– Ты верно подметил, Миякэ.
– Можно спросить вас, как я умер?
– Ты жив до мозга костей! Твое тело находится в автобусе, который едет из Китакюсю в Миядзаки. Это всего лишь сон.
– Мне никогда раньше не снились такие… непохожие на сон сны.
– Сны живых людей могут зависеть от их Умерших. Присмотрись повнимательней…
Мы летим. Господин Аояма летит свободным стилем, как Супермен. У меня за спиной приторочен ранец с реактивным двигателем, как у Зэкса Омеги. Под нами – розовые меренги облаков. Земля набегает накипью и уносится прочь.
– Еще одно преимущество, которым мы, умершие, располагаем,– это неограниченная свобода восторгаться величием мироздания.
– Вы – мой Умерший?
– Я нанял тебя, а ты нанял меня.
– А почему Андзю никогда не приходила?
– Почти.– Господин Аояма смотрит на часы у себя на руке.– Над этим вопросом работают.
– Значит, мертвые действительно, э-э, общаются с живыми?
– Тоже мне, большое дело.
– И вы действительно можете видеть… все? – Я думаю о своих проделках с Зиззи Хикару.
– Да, если хотим. Но ты бы стал смотреть телевизор с миллиардом каналов? Так мало внимания к божественным предначертаниям. Творящие зло воображают, что их преступлениям нет равных, но если бы они только знали. Нет. Цель моего появления в твоих утренних снах – искупление грехов.
– Э-э… ваших или моих?
– Наших. Я так плохо обращался с тобой в Уэно. Даже при том, что ты плюнул в мой чайник.
167 
