19 
Жители Якусимы держат цепных собак для охраны. Кошки же гуляют сами по себе. Я ничего не знаю о кошачьих туалетах, не знаю, когда нужно пускать кошек в дом, когда выпускать на улицу, какие им нужны прививки. И вот что с ней случилось, стоило ей раз переночевать у меня: проклятие Миякэ вступило в силу. Андзю лазила по деревьям, как кошка. Как молодая пума.
***
– Ты лезешь очень, очень медленно!
Я кричу в ответ сквозь ранний туман и шелестящую над головой листву:
– Я зацепился!
– Ты просто боишься!
– Вовсе нет!
Когда Андзю знает, что права, она смеется заливистым, как звуки цитры, смехом. Лесное дно далеко внизу. Я боюсь треска прогнивших насквозь веток. Андзю ничего не боится, потому что я беру ее долю страха на себя. Она бегло читает дорогу вверх к макушкам деревьев. Пальцами рук цепляется за шершавую кору, пальцами ног – за гладкую. На прошлой неделе нам исполнилось только одиннадцать лет, но Андзю уже может лазить по канату в спортзале быстрее любого мальчишки из нашего класса, а еще – если захочет – умножать дроби, читать тексты из программы второго класса и слово в слово пересказывать почти все приключения Зэкса Омеги. Пшеничка говорит, это потому, что, когда мы были в материнской утробе, она заграбастала себе большую часть мозговых клеток. Наконец мне удается отцепить футболку, и я лезу за своей сестрой – со скоростью трехпалого ленивца, страдающего от головокружения. Проходит несколько минут, прежде чем я настигаю ее на самой верхней ветке. Меднокожую, гибкую, как ивовый прут, покрытую клочьями мха, исцарапанную, в грубых саржевых брюках, с растрепанным конским хвостом на затылке. О кроны деревьев разбиваются волны весеннего морского ветра.
– Добро пожаловать на мое дерево,– говорит она.
– Неплохо,– признаю я, но это больше, чем «неплохо».
– Я никогда еще не залезал так высоко. Чтобы забраться сюда, мы вскарабкались на самую вершину крутого склона. Вид поражает воображение. Серые, как крепостные стены, лица гор; зеленая река вьется змейкой в ущелье; висячий мост; мешанина из крыш и электрических проводов; порт; склады бревен; школьное футбольное поле; карьер, где добывают гравий; чайные плантации дядюшки Апельсина; наш тайный пляж со скалой, выступающей в море: волны, бьющиеся на отмели вокруг камня-кита; длинный берег острова Танэгасима[22], откуда запускают спутники; похожие на металлофон облака, как конверт для неба, который море скрепляет своей печатью. Потерпев неудачу в качестве главного древолаза, я назначаю себя главным картографом.
– Кагосима вон там… – Я боюсь отпустить ветку и указать рукой, поэтому только киваю в нужную сторону.
Андзю, прищурившись, смотрит в глубь острова.
– Кажется, я вижу, как Пшеничка проветривает футоны.
Я бабушку не вижу, но понимаю: Андзю хочется, чтобы я спросил: «Где?», и потому не издаю ни звука. Над внутренней частью острова вздымаются горы. Мияноура вершиной упирается в небо. Там, в дождливом сумраке, живут горные племена – они отрубают заблудившимся туристам головы и делают из их черепов чаши для питья. А еще там есть пруд, где живет настоящий, с перепонками между пальцев, весь покрытый чешуей каппа – он ловит пловцов, засовывает кулак им в задницы и вытаскивает сердца, которые потом поедает. Жители Якусимы никогда не поднимаются в горы, разве что в качестве экскурсоводов-проводников. Я нащупываю что-то в кармане.
– Хочешь бомбочку с шампанским?
– Спрашиваешь!
Андзю издает пронзительный обезьяний крик, переворачивается и повисает вниз головой прямо передо мной, хихикая над моим испугом. Потревоженные птицы улетают, хлопая крыльями. Она крепко держится ногами за ветку.
– Не надо! – Все, что я могу из себя выдавить.
– Андзю скалит зубы и машет руками, как крыльями.
– Андзю – летучая мышь!
– Андзю! Не надо!
– Она раскачивается.
– Я буду сосссать твою кррровь!
Заколка упала, конский хвост рассыпался, и волосы свесились вниз.
– Вот досада. Это была последняя.
– Не виси так! Перестань!
– Эйдзи – медуза, Эйдзи – медуза!
Я представляю, как она падает, отлетая от одной ветки к другой.
– Прекрати!
– А вверх ногами ты еще уродливей. Я вижу твои козюли. Держи пачку крепче.
– Сначала перевернись обратно!
– Нет. Я первая родилась, и ты должен меня слушаться. Держи пачку крепче.
Она вытаскивает леденец, снимает фантик и смотрит, как тот улетает прочь в морскую синь. Глядит на меня, кладет леденец в рот и нехотя возвращается в нормальное положение.
19 
