Последние отзывы

  70  

И он чуть было не начал трясти Джимми в бессильном отчаянии, но сдержался; он обращался с ним очень бережно, с нежнейшим сочувствием, даже когда раз за разом безуспешно пытался поднять его с земли. К этому моменту мы уже все подбежали к ним и стояли на тропинке рядом. Джимми лежал на спине, его глаза были закрыты. Он разбил лоб о гальку, и по его бледному лицу текла струйка темной крови. Он, похоже, спал. Его обычно прилизанные волосы впервые смотрелись весьма изящно: они спадали на лоб густой красивой волной. Было видно, как блестит каждый волосок.

— Черт побери, — выдохнул Джордж в полном отчаянии.

— А зачем было поднимать весь этот шум? — сказал Тед. — Мы просто хотели проводить тебя до грузовика.

Вилли прочистил горло. Он всегда при этом издавал какой-то довольно дикий скрежещущий звук. Он часто так делал. И не потому, что он нервничал, а потому, что в каких-то случаях он таким образом пытался тактично предупредить нас о чем-то, а в других — он словно бы заявлял: «Я знаю кое-что, чего не знаете вы». Я поняла, что на этот раз имелось в виду второе и он пытался нам сказать, что Джордж не хочет никого подпускать к своему фургону по той причине, что там скрывается женщина. Вилли никогда, если он был трезв, не выдавал чужих откровений, не позволял себе даже малейших намеков, следовательно, он был очень сильно пьян. Чтобы замазать эту бестактность, я прошептала Мэрироуз:

— Мы все время забываем, что Джордж нас старше. Он к нам, наверное, относится как к малым детям.

Я прошептала это громко, так чтобы это было слышно всем. И Джордж меня услышал тоже, он взглянул на меня через плечо и как-то криво и в то же время благодарно мне усмехнулся. Мы все еще не могли поднять Джимми. Так мы и стояли, глядя вниз, на него. Было уже далеко за полночь, земля остыла, луна низко стояла над горным хребтом позади нас. Я помню, как я стояла там и удивлялась тому, что Джимми, который, когда он был в сознании, всегда производил лишь неуклюжее и даже жалкое впечатление, именно в этот раз, только сейчас, когда он пьяный лежал без чувств на грязной гальке, умудрялся смотреться так достойно и так трогательно, с этой черной раной, зиявшей у него на лбу. И одновременно с этим я с любопытством размышляла, что же за женщина скрывается у Джорджа: кто из суровых фермерских жен, или из дочерей на выданье, или из гостей отеля, кто же из тех, с кем мы только что выпивали в баре, тайно прокрался в фургончик Джорджа, стараясь сделать это незаметно в прозрачном как вода лунном свете. Я помню, что я ей позавидовала. В это единственное мгновение я любила Джорджа, любила остро и болезненно. И за это по-всякому себя ругала, и обзывала себя непролазной дурой. Потому что уже далеко не один раз я отвергала его, отказывалась принять его любовь. На том этапе своей жизни по причинам, которые стали мне понятны лишь значительно позже, я не подпускала к себе мужчин, которые по-настоящему меня хотели.

Наконец нам удалось поставить Джимми на ноги. Всем нам это стоило немалых усилий. Так мы и пошли, поддерживая и подталкивая его вперед. Мы провели его через эвкалиптовую рощицу, потом прошли по винной дорожке среди клумб, и так до самой его комнаты. Как только Мы его уложили, Джимми повернулся на бок и мгновенно уснул, он не проснулся, даже когда мы промывали ему рану. Рана оказалась глубокой, в нее набилась каменная крошка, и у нас ушло немало времени на то, чтобы остановить кровь. Пол сказал, что он не будет спать и присмотрит за Джимми, «хоть я себе чудовищно противен в роли этой чертовой Флоренс Найтингейл». Однако, едва только присев, он моментально заснул, и в конце концов за ними обоими присматривала Мэрироуз, которая так и просидела рядом до самого утра, ни разу не сомкнув глаз. Тед отправился в свою комнату, лаконично и почти злобно пожелав всем спокойной ночи. (А наутро его настроение резко сменилось, он стал ироничным и циничным, он насмехался над самим собой. В течение последующих месяцев его настроение еще много раз резко менялось туда-сюда — от исполненной чувства вины мрачной серьезности ко все более и более горькому цинизму и обратно, — позже он говорил, что это был самый постыдный период в его жизни.) Вилли, Джордж и я стояли на ступеньках, залитые уже постепенно блекнущим светом луны.

— Спасибо, — сказал Джордж. Он тяжело и пристально взглянул мне в лицо, потом посмотрел на Вилли, заколебался и не сказал того, что сказать собирался. Вместо этого он, как это было у него заведено, отпустил угрюмую шутку: — И я вам как-нибудь такое устрою.

  70