115 
– Груди, а не легких, – отвечает она, боясь произнести его.
– Как будто от этого сигареты станут полезны…
Она качает головой.
– Снаряд в одну воронку дважды не попадает. А с грудью я сама виновата, слишком часто думала, как их увеличить.
– Но ты ведь не увеличивала?
– Нет, но помышляла. – Она воздевает глаза к небу. – И Он послал мне наказание за то, что думала о пустом, о глупостях. Но я лишь благодарю Его!
Это все Говнюк-Коротышка забил ей голову церковной чертовщиной.
– Скорее, это наказание за то, что мы живем в Файфе, – говорю я, вцепившись в кастрюлю.
В награду за такое замечание я получаю кислую улыбку. Потом мама кивает на кастрюлю:
– Смотри, не забудь вернуть.
– Ну конечно, мам.
– И не задерживай давай! Как взял, так и верни. А если головной убор нужен, хочешь, куплю тебе бейсбольную кепку.
– Угу.
– И осторожнее. Арни пересчитывает всю посуду, а шеф-повар терпеть не может грязи.
– Да не волнуйся ты.
Она протягивает мне большой мусорный мешок.
– У тебя деньги есть?
– Не, я на мели… – по привычке вырывается у меня, хотя на самом деле денег – немерено. И Кахилл за кое-какую «особую» работенку заплатил, да и с похорон кое-что осталось. Я себе даже бэушный компьютер за сотню фунтов прикупил в одной лавочке в центре – инвестиция, бля. Современные, мать их, технологии.
Мама достает кошелек, смотрит на меня пристально, напоминая взглядом о тех днях, когда содержимое этого кошелька волшебным образом исчезало у нас дома. А я радостно складировал в кучу очередную сборную модель самолета – одну из тех, что я так никогда и не построил.
– Возьми, сынок. – И протягивает мне две двадцатки.
– Мам! – Мне хочется что-нибудь сказать в порыве благодарности. Но что сказать – я не знаю. Поэтому выражаюсь коротко и ясно: – Спасибо!
С этими словами я хватаю жалкие откупные, подбираю кастрюлю и отправляюсь в Кауденбит.
22. Разворачивай оглобли!
Лара наконец-то послушалась и пошла со мной в спортзал. Сначала изо всех сил упиралась и наотрез отказалась снимать темные очки, пока мы не зашли с улицы. Я даже боялась, что она выйдет из раздевалки и отправится в зал в очках. Но нет, лишь скрыла лицо полтоннами пудры. Мы работаем изо всех СИЛ: ворочаем тяжести, занимаемся степом, несемся по бесконечно унылой бегущей дорожке, поднимаемся по бегущим же ступенькам. На все уходит страшно много времени, потому что Лара накладывает косметику по новой перед каждым новым тренажером. К счастью, она выдохлась гораздо раньше меня. Это загадочное явление мы не обсуждаем, но обе осознаем: мы меняемся. Затем – прямиком в студию загара. Я рассказываю ей об отце и этой его идее купить мне новую лошадь; да и Индиго постоянно ноет о том же.
Обе загораем до красноты, а потом возвращаемся в спортивный центр и усаживаемся в баре, взяв по стакану минеральной воды без газа. Лара крутит пальцами печенье в шоколаде, хотя есть его, конечно же, не будет. Она заставляет меня вернуться к теме о новой лошади и говорит:
– Индиго не так уж не права. Рано или поздно вам все равно понадобится какое-нибудь животное, а то пони будет один.
Так почему бы и не лошадь, на которой ты сможешь скакать?
Если пустишь дело на самотек, эта маленькая избалованная дрянь потребует еще одного пони.
А вот тут ты, Лара, лучше придержи язык. Да, Инди – маленькая избалованная дрянь, но она наша маленькая избалованная дрянь. Да и вообще, про избалованную дрянь чья бы корова мычала…
– Пока рано об этом говорить. Нет, не хочу я больше лошадей.
Лара раздраженно смотрит на меня, подняв брови.
– Надо хотя бы съездить и посмотреть, что этот мерин собой представляет, – не сдается она.
Отрицательно качаю головой; вон стоит девушка, с которой я вместе ходила в школу, когда мы были маленькие. Руки у нее заняты сразу и коляской, и карапузом, и подносом; на нем две тарелки чипсов и две банки «кока-колы».
– Ты меня вообще слушаешь? Я хочу отсюда уехать. Я сыта по горло.
– Везде одно и то же, – говорит Лара. – Ты просто не в духе сегодня.
– Нет, я сдохну, но уеду. – Поверить не могу, что она вдруг полюбила этот проклятый городишко, проклятый Файф, проклятую страну. Она же всю жизнь оплевывала здесь все и вся. Я от нее научилась ненавидеть свой дом. Мы ведь потому и подружились. Так откуда же такой разворот на сто восемьдесят
115 
