19 
– Я так нервничала, так нервничала, ты даже представить себе не можешь… Ведь передо мной был Курро Хименес!
Антонио Карденаль расхаживал туда-сюда, наслаждаясь всем происходящим так, как он наслаждается на съемках каждого фильма, в который ввязывается: он был похож на мальчишку с новой видеокамерой в руках. В конце концов, за все это чудесное безумие платил именно он.
Съемки продолжились у плотины в горах неподалеку от Мадрида; там Санчо, подвешенный над пропастью – от дублера-каскадера он отказался, – попросил прервать съемку, подозвал меня к себе и, продолжая висеть над бездной, продекламировал мне отрывок из «Дона Хуана Тенорио» [7], премьера которого с его участием должна была состояться в одном из мадридских театров первого ноября:
– Не правда ль, о ангел любви…
Последнюю неделю снимали в Тарифе, ночами. Люди толпами приходили посмотреть на Курро Хименеса – дети все время допытывались у него, где же его лошади, – так что Анчону, помощнику режиссера, постоянно приходилось через мегафон упрашивать публику, чтобы она не аплодировала Санчо после каждой сцены, пока режиссер не крикнет: «Снято!»
И вот наконец однажды, ранним утром, когда ветер срывал пену с волн, я увидел, как Хорхе Перугорриа и Амара Кармона проснулись в кабине грузовика на пустынном пляже южного побережья. Она открыла свои черные глазищи и сказала:
«Море». А Маноло Харалес Кампос смотрел на нее с нежностью – точно так, как я написал об этом полтора года назад, представляя себе этот взгляд. И Кусочек улыбалась точно такой улыбкой, которую я нарисовал на ее губах. И я сказал себе: да, кино – штука тяжкая и неверная, и оно нередко играет с тобой плохие шутки. Но порою женщина, актриса, взгляд, рассвет, снятый группой молчаливых людей за камерой, могут абсолютно точно и верно воплотить волшебное, мимолетное мгновение истории, что некогда приснилась тебе.
Тарифа, сентябрь 1995 года
19 
