ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Королевство грез

Очень скучно >>>>>

Влюбленная вдова

Где-то на 15 странице поняла, что это полная хрень, но, с упорством мазохостки продолжала читать "это" аж до 94... >>>>>

Любовная терапия

Не дочитала.... все ждала когда что то начнётся... не понравилось >>>>>

Раз и навсегда

Не понравился. Банально, предсказуемо, просто неинтересно читать - нет изюминки. Не понимаю восторженных отзывов... >>>>>

Легенда о седьмой деве

Очень интересно >>>>>




  28  

Он расценивает, строго поблескивая очками. Евтушенко, по его мнению, сделал определенный шаг вперед. Айтматов — вплотную приблизился к пониманию… Залыгин — где-то местами глубоко прав.

Сдержанная похвала — главное его оружие. Знаменитости далеко, они не слышат. Евтушенко так и не узнает, что долго, как видно, топтался на месте, а теперь вот наконец шагнул вперед.

Хуже ближайшим коллегам — их он снисходительно похваливает в лицо.

— Старик! — говорит. — А ты в последнее время стал значительно лучше писать! — И чуть вскидывает брови, как бы в изумлении: дескать, скажи пожалуйста, кто бы мог ожидать?

«Старик» часто мигает, улыбается растерянно: не знает, как реагировать. На лестнице уже приходит ему в голову обидная мысль: «А раньше-то я что же… хреновину городил?» Вспоминает он, кстати, что и действительно уже старик в сравнении с этим-то… По крайней мере, еще лет десять назад этот носил ему свои полусырые сочинения, а он — дурак великодушный! — дотягивал их до кондиции. «Тьфу — говорит «старик» в пустоту. — Ну, не шельма ли?»

Книги свои «действительный» непременно снабжает посвящениями: «Светлой памяти неутомимого исследователя, человека благородной души, мужественного землепроходца имярек»… «Жене и другу, верной помощнице в моих трудах»… Посвящение «неутомимому исследователю» намекает на то, что автор, наверное, был сподвижником и близким другом покойного, а слова «верной помощнице в моих трудах» вызывают представление о картотеках, архивах, коллекциях метеоритных осколков, пластах читательских писем и элегантных пакетах из французской Академии.

С кем-нибудь из великих (случайно познакомившись в незапамятные времена — на банкете, рыбалке, охоте) он ведет многолетнюю переписку и, подгадав момент, публикует ее в журнале. Свои письма, скромный Пятница, он не приводит, цитирует только его — Робинзоновы. «В тот раз, — пишет он, — я не удержался, поздравил его с орденом (юбилеем, выходом избранного). Викентий Петрович ответил длинным, прочувствованным письмом: «Здравствуй, бородуленция! (Если ты, конечно, не сбрил бороду. Не сбривай, а то я тебя не узнаю…) Спасибо за теплые поздравления. Да, брат, удостоился я на старости лет. Уже и не чаял. И, признаться, стишок заготовил соответственный: «Ожидали ордена, а в ответ — по морде нам!» Пропал теперь стишок-то… Наталья моя свет Алексеевна тоже благодарит. Она тебя помнит — по бороде (если ты, разумеется, не побрился). Эх, милый, летят годы! Помнишь, как жрали нас комары на Подкаменной Тунгуске? Денек тот помнишь ли? — когда ты пересолил суп, сжег палатку и утопил рюкзак с консервами. Золотое было времечко!

Повесть, которую ты прислал вместе с поздравлением, прочел. Порадовался за тебя. Особенно — смелому твоему утверждению, что верх-чулымский хариус гораздо охотнее берет на самодельную мушку из рыжего волоса. Истинно так — из рыжего! Стой на своем до конца, никому не поддавайся. (Да бороду, бороду, гляди, не сбривай)»…

Взобравшись таким образом на самодельный пьедестал, он начинает искренне верить, что возведен туда признательной публикой. Публика об этом не подозревает. Она, в свою очередь, убеждена, что место пьедестале, уважительно подвинувшись, уступили ему благодарные коллеги-литераторы, чьи — пусть и запоздалые — сдвиги вперед он неоднократно отмечал и поддерживал. Возможно, тот же Евтушенко потеснился.

Сами же коллеги пробегают мимо, боязливо пригнув голову. Ну его к бесу! Еще похлопает по плечу, гусь лапчатый!

Способ четвертый… Название подобрать ему очень трудно. Собственно… тут даже понятие «способ» не совсем годится. Скорее, следовало бы определить это как заболевание, аномалию. А потому договоримся: употреблять в дальнейшем слово «способ» лишь в качестве условного термина, для удобства.

Существует описание заболевания (то бишь способа), датированное 1826 годом. Язык документа старомодный, малопонятный, перенасыщенный архаизмами: уста, персты, зеницы, десницы, жало мудрыя змеи и тому подобное. Какая-то загадочная личность фигурирует — шестикрылый серафим. В общем — мистика. Конечная рекомендация, однако, сформулирована достаточно четко: «глаголом жги сердца людей».

По-хорошему не стоило бы и упоминать об этом способе, отряхать его от праха забвения. Но поскольку нет-нет да появляются еще охотники им воспользоваться (а точнее сказать — невольники способа, ничего другого не умеющие делать, как только жечь), то надобно по крайней мере предупредить их о возможных последствиях.

  28