4 
Стелла Борисовна оживилась:
— Подальше бы хорошо! Только он сам уйдет. И поближе. Давно уже грозится. Заявление в кармане носит. — Она почувствовала вдруг расположение к этому покладистому дядьке. — Представляете: костюм другой надевает — заявление перекладывает. Как проездной билет — всегда при себе. — Она помолчала. — Но ведь он как уйдет, если ему хоть малую зацепку дать. Так дверью на прощанье шарахнет — косяки отвалятся.
— Бывают же такие! — возмутился таксист. — Еще и мужиком называется. Сидит в конторе — протирает штаны.
— Штаны? — переспросила Стелла Борисовна. И повернулась к водителю.
— Этот не протрет. Он, знаете… он! — Она, схватившись за голову, по-девчоночьи рассмеялась. Даже слезы на глазах выступили. — Ой, не могу!.. Он подушечку на стул подкладывает. Вышитую. Цветочками! Честное слово! Ему мама вышила… Ну, почему цветочками-то? Почему?..
Я вскочил из-за стола.
Все!.. Пропал мой объективный рассказ! Сгорел!.. Дернуло же ее за язык!
Убила она мне героя этой подушечкой. Уничтожила. В гнома превратила.
Я и рассердился на нее: ну, нельзя же так! Нечестно!
И тут же рассмеялся вместе с нею. Почему-то я уже не мог ей не верить — этой заполошной, нелепой, симпатичной женщине. Уже чувствовал я к ней влечение — «род недуга».
Какой уж тут, к черту, объективизм!
Я покурил, успокоился и, холодно осознав свой провал, свою полную неспособность к современному письму, решил оставить самодеятельность.
Обратился к фольклору.
Считалку вспомнил детскую: «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой?»
Дальше там события развивались следующим образом: кто-то на вопрос «Кто ты такой?» отвечал, допустим, — «Царь». И немедленно слетал с крыльца.
Затем, поочередно, слетали царевич, королевич, сапожник, король… Оставался один — портной, к примеру. Но оставался не для того, чтобы сидеть на золотом крыльце и пряники кушать. Он водящим становился. Работать должен был: искать попрятавшихся царевичей-королевичей, чтобы кого-то из них вместо себя на золотое крыльцо посадить — то есть работать заставить.
И вот, если в игре какая-то логика существовала и даже, я бы сказал, перекличка с реальной жизнью (хоть ты и царь, а вылезай-ка из кустов, да принимайся за дело), то сама считалка — еще в детстве меня очень смущала.
Ну, правда: как они там оказались-то, на одном золотом крыльце: и царь… и портной?
Может, эта считалка и была прообразом такой литературы, когда автор словно бы в кустах? Он, значит, в кустах, а эти сидят рядышком, чай, возможно, пьют, беседуют. Один скажет мысль — очень передовая! Другой ему возразит — тоже крыть нечем.
Автор же из кустов читателям машет: ну-ка, ближе, ребята, ближе! Ну-ка вот, послушайте. А, каково? Мозгуйте, ребята, мозгуйте.
А по-моему, ни черта они там не усидят — перегрызутся. Кто-то кого-то да начнет спихивать. А если замешкаются, я лично всегда готов на помощь прийти — тому, кто мне симпатичнее.
Так что, извините, товарищи.
ТЕПЕРЬ ДЕРЖИСЬ!
С хищениями у нас еще не покончено.
Еще нет-нет да поворовывают.
Тащат, что плохо лежит.
Случается, тащат и то, что лежит вполне хорошо и надежно.
Одним словом, карабчат, сукины дети, кому не лень. Только успевай поворачиваться.
Но появилась надежда, что скоро это зло будет ликвидировано. Под корень. Отыскали наконец-то действенное противоядие. Хотя что значит — появилась надежда? Она никуда не исчезала, она постоянно согревала общество. У нас, слава богу, с воровством энергично борются — и милиция, и народный, контроль, и пресса по отдельным его проявлениям которое уже десятилетие ударяет. И конечно, эта борьба дает громадный эффект. Вернее, давала — потому что в последнее время к ней как-то попривыкли. В том числе попривыкли и к прессе, хотя она и очень грозное оружие. И тут, возможно, действует следующая схема. К примеру, напишут в газете: так и так, некто Иванов, заведующий складом или там базой, украл. Допустим даже, сообщат, что крепко хапнул. И в доказательство сумму обнародуют… А кто этого Иванова знает? Кто в него камень бросит? Кто руки не подаст, плюнет и отвернется?.. Широкая-то общественность Иванова в лицо не знает и пальцем на него показать лишена возможности. Более того, где-нибудь по месту жительства мы с этим Ивановым, может быть, каждый день в подъезде вежливо раскланиваемся, не подозревая, что он и есть тот самый ворюга из фельетона. И если даже ему срок отмотают и он исчезнет годика на три, мы скорее подумаем, что его куда-нибудь за границу командировали — как крупного специалиста.
4 
